Иван Грозный и Стефан Баторий. Схватка за Ливонию - Витольд Новодворский Страница 23

Свое желание заключить мир Иван выразил и через королевского гонца Богдана Проселка, который уехал из Новгорода 23 ноября. Мало того, царь решил отпустить гонца Лопацинского, для чего приказал привезти его в Москву, куда сам возвратился 29 декабря. Спустя несколько дней Лопацинский был отпущен, и Иван, не дожидаясь возвращения первого своего гонца, отправил к Баторию вместе с Лопацинским второго — дворянина Елизария Ивановича Благово, через которого снова заявлял о своем желании мириться и увещевал короля прислать великих послов в Москву.

При отпуске Лопацинскому было сделано от имени царя внушение, что, дескать, он привез с собой грамоту, в которой «Стефан король как бы с розметом и многие укоризненные слова писал», чем совершил деяние, за которое людей везде казнят. Но он, государь христианский, его убогой крови не хочет и «для покою христианского по христианскому обычаю» отпускает его назад, к королю. Вместе с тем Лопацинскому велено было убеждать литовских вельмож, чтобы они склоняли короля к миру.

Этим царь не ограничился. Когда 3 февраля возвратился Лев Стремоухов и донес, что Баторий не желает отправлять послов, а прислал через него, Стремоухова, опасную грамоту для московского посольства, Иван приказал своим боярам написать новую грамоту к литовским вельможам. В этой грамоте московские бояре припоминали «милосердие и прихильность [50]» своего государя к ним и ко всей их земле, польской короне и Великому княжеству Литовскому. Когда после смерти Сигизмунда-Августа Речь Посполитая прислала своего гонца Федора Зенковича просить о продолжении перемирия, их государь, как государь христианский, щадя кровь христианскую, скорбя о смерти короля Жигимонта-Августа и видя, что «христианская рука ущипок приимует, господари христианские изводятся без потомка и бесерменские господари размножаются», внял этой просьбе и приказал соблюдать по всем границам мир, хотя рать у него вся уже была наготове. Такое же расположение к Речи Посполитой государь их оказал после того, как «Бог поручил» ему и он Полоцк взял. По просьбе литовских панов он далее Полоцка и сам не пошел, и рати своей ходить не велел, хотя рати у него были тогда великие. Теперь же необходимо панам радам литовским и им, боярам московским, приводить государей своих к тому, чтобы между ними утвердилось мирное постановление… Эта грамота была отправлена в Литву с гонцом Грязновым-Шубиным в конце февраля.

Стефан Баторий принял гонца Елизара Благово в Гродно, куда прибыл по окончании варшавского сейма. С ним он послал к Ивану грамоту, в которой заявлял, что так как Иван прежних его послов «с незвыклым и к доброй приязни непригожим постановлением отправил» и Ивановы послы, которые являлись к нему, «ничего к доброму делу не становили», то вследствие этого посылать ему послов к Ивану непригоже. Если же Иван хочет мира, то пусть он своих послов немедленно к нему присылает. Что касается предложения относительно обмена и выкупа пленных, то пусть в Москве рассудят, годится ли это делать во время войны.

Иван и после этого не перестал делать попыток отсрочить войну путем дипломатических пересылок, но характер этих сношений изменяется: он сильно понижает тон своих требований и желаний. Вскоре после того как в Москву возвратился Елизар Благово (15 апреля), царь, посоветовавшись с боярами, отправил к Баторию нового гонца — дворянина Григория Афанасьевича Нащокина (23 апреля). В грамоте, посланной с ним, царь жаловался на то, что перемирие со стороны Речи Посполитой не соблюдается. «Воеводы и державцы твои, — писал Иван, — чаем без твоего ведома, из Чечерска, из Гомля и из Мстиславля приходячи в наши украйные города, в Стародубский уезд и в Почепской и в Рославской, а из Орши и из Витебска приходя в Смоленской уезд и в Вельской и в Торопецкой и в Луцкой, многое розлитие крови христианской починили многижды воинским обычаем, а в Лиолянской земле нине пришедши, твои люди Матвей Дембинский с товарищами заняли место город Шмылтын и приходячи из Шмылтына твои люди на Псковские места и на Говейские и на Юрьевские, многие места повоевали и разлитие крови христианской починили».

Иван опять просил Батория прислать послов, но вместе с тем дал Нащокину тайный наказ. Если король, отказавшись отправить от себя посольство, будет готовиться к походу на Украину, тогда Нащокин должен испросить себе у короля частную аудиенцию и объявить, что царь пришлет своих послов, лишь бы только военные действия не возобновлялись.

Нащокин исполнил свое поручение так, как ему было приказано, сообщив королю в частной аудиенции, что его государь соглашается прислать своих послов под тем условием, что будет заключено перемирие и король не двинется дальше со своими войсками. «Пусть король ожидает послов в Вильне, так как и его предшественники всегда оказывали ту особую честь великим князьям московским, что послы их выслушивались только в столице или Королевства Польского, или Великого княжества Литовского» [51].

Баторий смотрел на переговоры лишь как на уловку со стороны Ивана с целью протянуть время сколь возможно дольше и разузнать состояние противника, а потому он приказал ответить царю, что выступит в поход и предоставляет разрешение спора между ними на суд Божий. Но если Иван пожелает прислать к нему послов, то он примет их и во время похода, да это и лучше будет, так как послам придется совершить путешествие покороче. Впрочем, когда Нащокин на второй аудиенции сообщил, что царь готов отправить посольство, Баторий назначил для приезда московским послам срок в пять недель (от 14 июня) [52] и дал им опасную грамоту.

Это время нужно было самому королю, чтобы окончить подготовку к войне; он намеревался принять московских послов в лагере, очевидно, с той целью, чтобы придать больше веса своим требованиям. В искренность желания Ивана заключить мир он не верил совершенно. К тому же во время пребывания Нащокина в Литве произошло событие, которое возбудило сильное подозрение в короле, что Иван присылает к нему гонцов не ради переговоров, а с целью выведать положение его сил и вообще положение его государства; мало того, он убедился, что царь имеет замыслы, опасные для него самого. Нащокин вошел в тайные сношения с литовским паном Григорием Осциком, который начал переписку с Москвой еще во время бескоролевья 1574 года. Осцик обещал московскому правительству возмутить Литву, чтобы подчинить ее московскому царю, и даже убить при удобном случае короля. Изменник ловко обманывал при этом тех, кому он служил. Он подделал печати многих сенаторов, чтобы показать русским, будто действует в согласии с другими вельможами, и таким образом приобрел большее доверие к себе. Заговор был раскрыт, и Осцика вместе с его сообщником, одним евреем, 18 июня казнили.