Царь Давид - Жеральд Мессадье Страница 24

Ахия до конца осушил свой рог.

– И он провозглашает другого царя, в то время как царь – я! – Саул был вне себе. – Я должен убить его!

– Убить кого? – спросил Ахия.

– Самуила.

– Убьешь этого старого человека, и ты исполнишь его самое заветное желание: ты свергнешь себя с престола, Саул, – сказал Ахия, сглотнув слюну. – Ты – пленник Самуила до его естественной кончины.

Он взял финик с блюда, разгрыз его зубами вдоль, выплюнул косточку на ладонь, прожевал мякоть и поднял глаза на царя.

– Есть еще кое-что, Саул.

– Что?

– Яхве.

– Что Яхве делает в этой истории? – спросил взволнованно Саул.

– Что он делает в этой истории… – повторил Ахия, опустив глаза. – Он объединяет этот народ, это все.

– Что это значит?

Ахия вздохнул.

– Разве мне тебе это объяснять? Мы пришли из пустыни, привлеченные страной, где хватает всего. Мы завоевали эти земли. Мы продолжаем их завоевывать. Но кто мы? Горстка захватчиков, большая часть которых не имеет своих одежд, сандалий и которые вынуждены воровать оружие у своих врагов. Твои люди вооружены, Саул? Нет, ты это знаешь, у некоторых твоих солдат нет даже щита. Наше единственное оружие, которое объединяет двенадцать племен, – это вера. Если мы прекратим завоевывать, если мы сядем на минуту, то мы погибли. Мы поглотимся, рассеемся, раздробимся людьми этой страны. Это станет концом наследия Моисея. Мы закончим принятием их богов. Мы уже приняли, Саул. Сколько наших женщин тайком носят на своих животах, втайне от взглядов своих супругов, амулеты филистимлян?! Нас очень мало. Посмотри на людей племени дан, сыновей льва, сколько же их? Даже не шестьсот… А в провинции насчитывается пять тысяч филистимлян и того более. Ты понимаешь это. Наше единение – в Яхве.

Саул глубоко вздохнул.

– А Самуил – его представитель на земле. И, следовательно, наш единственный царь, если я тебя правильно понимаю. Ну а я, что должен делать я?

Он протянул руку к остывшему блюду и оторвал ножку птицы, которую разгрыз без усилия.

– Переносить, что у двенадцати племен есть тайный царь? Блестящий юнец?

– Этот блестящий юнец, как ты говоришь, их герой. Это их Самсон.

– Удар копья – и конец герою! – крикнул Саул. – Я царь! Это я царь!

Ахие показалось, что взгляд Саула напоминает взгляд бешеного животного. Он сделал огромное усилие над собой, чтобы сохранить хладнокровие и поскорее не убраться вон. Саул встал и зашагал по палатке. На стенах палатки, в отсветах лампад, оживали тени, которые напоминали огромных летучих мышей.

– Саул… – сказал Ахия. Но тот, казалось, не услышал его.

Поруганный монарх был у двери палатки, повернувшись спиной к своему гостю. Он дышал, как бык.

– Саул, если я тебе не нужен, я пойду спать.

Саул медленно повернулся. Прошло некоторое время.

– Я здесь из-за верности, – сказал Ахия. – Если моя верность не нужна, скажи мне.

Саул перевел на него тяжелый взгляд.

– Сядь, – сказал Ахия впервые повелительно, – и слушай меня. Если ты коснешься хоть одного волоса Давида, это будет как если ты дотронешься до Самуила.

Саул с трудом успокоился.

– На следующий день на твоей стороне не останется людей, даже твои сыновья отвернутся от тебя, слышишь?

Ахия рассматривал его: глаза, налитые кровью, отвислая нижняя губа.

– Ты царь двенадцати племен, а не мира. Твоя сила не справится с действительностью. Постарайся примириться с Самуилом. Постарайся смириться с ним.

– Унижение приведет только к падению, Ахия, ты это хорошо знаешь, ведь это ты сообщил, что Самуил носит по мне траур.

Ахия опустил голову. Это правда, откуп Саула просрочен.

Полог в палатку приподнялся, и вошел Авенир, обеспокоенный здоровьем своего царя.

– Да пребудет с вами мир Господа, – сказал он, посмотрев на двух мужчин.

– Да пребудет с тобой мир Господа, – ответил Ахия.

Саул мрачно посмотрел на него.

Авенир сел осторожно и украдкой глянул на Саула, потом вопросительно посмотрел на Абеля.

Саул кивнул головой. Потом он взял графин и налил себе в рог вина.

– Мир Господу, – забормотал царь. Это не было словами благодарности, а просто саркастическое эхо.

– А где наш герой в этот час?

– Давид? – спросил Авенир.

– Наш герой, – повторил Саул, опьяневший как от бессилия, так и от алкоголя.

– Он ужинал с Ионафаном, и мы говорили о девушке, которую ты ему обещал.

– Я ему пообещал мою дочь, – сказал Саул, насмешливо улыбаясь.

– Мелхолу, – сказал Авенир. – Он за нее заплатил двести краеобрезаний.

Саул кивнул:

– Это верно. Нужно будет об этом позаботиться. Итак, Давид дважды будет моим зятем.

Авенир и Ахия обменялись понимающими взглядами.

– Мир Господа, – сказал Ахия, вставая. – Я желаю тебе спокойной ночи, Саул.

Саул тяжело вздохнул и кивнул головой. Ахия уже поднял полог палатки, когда вдруг спохватился, вспомнив что-то важное, о чем хотел спросить, и обернулся.

– Саул, так завтра мы празднуем свадьбу Мелхолы и Давида?

Саул сначала кинул на него угрожающий взгляд, а потом разразился демоническим смехом, который перешел в икоту и под конец стал выглядеть как приступ эпилепсии. Так что, испугавшись грозного вида царя, Ахия поспешно вышел.

Его сандалии скрипели по утоптанной дорожке, и там, вдали от царского безумия, он остановился, прежде чем поднять щеколду двери своего дома. Он посмотрел на небо и вздохнул. Тихая ночь опустилась на Палестину. Она пахла травой и цветами миндаля, которые опьяняли сов и лис. Ночь смеется над чувствами людей. Ахия воззвал к защите Господа, прежде чем вернуться к себе и уснуть рядом с женой.

Их взгляды встретились вечером, когда Саул, испытывавший досаду, поскольку гордость его была уязвлена, публично объявил о том, что отдает Мерову Адриэлу. Давид умел читать взгляды девушек. Взгляд Мелхолы говорил, что она стремилась вместо сестры перейти в руки героя. И эта немая речь помогла Давиду выдержать оскорбление непринужденно. Никто не удивился внезапному румянцу на ее щеках, когда вечером Давид бросил двести краеобрезаний перед блюдом Саула. Болтовня ее приятелей, как всякие сплетни, проникала сквозь стены, дворец полнился слухами, утверждавшими, что Мелхола испытывает пылкую страсть к Давиду. Никто не смотрел с удивлением во время свадебного пира, который последовал за празднованием помолвки, проведенной священником Ахией.