Русско-японская война. В начале всех бед - Анатолий Уткин Страница 24

Чего не было у России и что являло собой хребет военной мощи Японии: наличие популярных объединений типа «Общества черного дракона», которые феноменально воздействовали на энергичную и умную молодежь, поощряли инициативу этой молодежи, создавали культ умелой стратегии страны, формировали ряды тех, кто, выполняя задания в страшном далеке Петербурга или Омска, знал, что его не забудут, что за ним следят тысячи глаз, что его усилия и смерть не будут забыты. Напротив, они будет оплаканы и воспеты.

В огромной России молодежь если и увлекали идеи, то скорее не патриотические, а социальные. Народники и эсеры звали молодежь на жертву, но во имя совсем других ценностей. В России не было культа своей страны. Не было умудренного старшего поколения, которое с такой любовью, симпатией и переживанием относилось бы к молодым русским, зовя их на мыслимый и немыслимый подвиг ради отечества. Офицеры вовсе не чувствовали себя «духовными опекунами» своих солдат. Гибель офицеров и солдат воспринималась буднично, вовсе не воспевалась и не передавала эстафету следующему поколению. Различие в отношении к своей стране, к жертвам ради нее — вот главная причина итога столкновения двух дальневосточных держав.

Громадность России, блистательная история ее военных побед, величайшая жертвенность ее населения, сумевшего за столетие пройти от Урала до Берингова пролива, начавшийся в 1890-е годы экономический подъем — все это говорило в пользу идеи, что азиатская страна средних размеров не может победить евразийского гиганта.

К началу 1904 г. российская армия насчитывала миллион сто тысяч человек личного состава. Общие силы России составляли около сотни батальонов, поддерживаемых 75 кавалерийскими ротами и тридцатью батареями артиллерии — колоссальная сила, если сравнивать с японской армией. Обученная армия России (действующая армия плюс резерв) составляла четыре с половиной миллиона человек. Активный резерв русской армии составлял 2,4 млн. человек. — очень внушительная сила. Заметим однако, что Россия имела важные обязательства в Европе, она не могла вывести все свои силы на бой с дальневосточным противником. Только 6 из 25 европейских корпусов приняли активное участие в разразившейся войне.

Естественно, дальневосточный театр был лишь сегментом военной системы России. На февраль 1904 г. численность частей, которые можно было задействовать в боевых операциях дальневосточного театра военных действий, была доведена до 95 тыс. человек. 45 тыс. размещались во Владивостоке, 8 тыс. в Харбине, 9 тыс. в Хайчене, 11 тыс. на реке Ялу и 22 тыс. у Порт-Артура. Основу наназемной силы составляли 8 бригад восточносибирских стрелков, шесть батальонов пехоты резерва, две недоукомплектованные бригады, прибывшие из европейской части страны в 1903 г., один полк кавалерии, пять с половиной полков казаков. Эти части были боеспособными, но никто в самой России не рискнул бы назвать их принадлежащими к воинской элите. Многие из солдат были резервистами, уже относительно давно прошедшими воинскую службу. Здесь были и жители европейской части страны, и дети поселенцев Дальнего Востока, и уже прижившиеся сибиряки.

Уже по ходу войны на театр военных действий были переведены из Европы Первый, Четвертый, Восьмой, Десятый, Шестнадцатый и Семнадцатый армейские корпуса (В каждом по две дивизии; общая численность корпуса — 28 тыс. солдат и офицеров плюс 112 орудий). Перевод одного корпуса из одной части света в другую занимал примерно 40 дней. В основном русские войска на Дальнем Востоке являли собой вчерашних крестьян из восточной части страны. Они были упорными, смелыми, привычным к трудной жизни, лояльными царю и отечеству. Эти воины безусловно подчинялись приказам. Им в то же время безусловно не хватало образования, воинского искусства, хитрости.

При талантливом руководстве русская армия, как и флот, были способны показать высокое искусство военного противоборства. Солдаты и моряки были сметливы, упорны, патриотичны, способны на жертвы и учебу. Проблема была в нахождении подлинных стратегов и командиров. Русские солдаты и моряки были крупнее японских внешне. Иностранцы отмечали их добродушие. Но хромала дисциплина. Пьянство было бичом. В этом отношении японские солдаты и матросы были более дисциплинированными и гораздо лучше обученными.

Как полагает англичанин Ричард Коннотон, «отсутствие софистичности, образования, вкуса к борьбе и интуиции отличало их от солдат японской армии, готовых вести современную войну. Русский солдат был мягким медведем, которому нужно было время, чтобы начать ненавидеть своего врага. С началом войны русские солдаты начали испытывать подлинное уважение к японцам. Генерал Куропаткин официально называл их «наш бравый противник… Для русских людей не был характерен такой порыв фанатичного политического и военного порыва, какой воспламенял японский народ» [16]. Когда японцы прислали русским свои соболезнования по поводу гибели их флагманского корабля (с адмиралом Макаровым на борту. — А.У.), русский офицер в Ляояне предложил тост за японцев. Они были мягкими, простодушными солдатами. Русские стоически переносили трудности, но у них не было фанатизма и не было лидеров, способных вести современную войну. Средний русский солдат чувствовал себя даже несколько смущенным на войне, смысла которой он не понимал».

Многие европейские наблюдатели и специалисты критически оценили российский офицерский корпус. Крайним можно считать суждение английского полковника Дж. Грирсона, который называл русскую армию «львами, которых ведут в бой ослы». Грирсон восхищался крестьянскими качествами русского солдата, готового перенести все, что пошлет судьба; но он считал офицеров стоящими «ниже презрения». Истины ради (и помня трагическую судьбу этого офицерства) скажем, что огромный офицерский корпус России (превышавший по численности всю кадровую армию США) не поддается столь простому обобщению. Нет никакого сомнения в том, что в русской армии было много очень талантливых офицеров, смелых, умных и эффективных. Но были и примитивные типы, не ощущавшие своей ответственности за солдат, за оценку противника, за умелое ведение боя.

Неправильным, наверное, было бы не отметить критический возраст генеральского состава. Англичанин Стори не без основания пишет: «Когда война началась, верховное командование находилось в руках уходящего в прошлое поколения. Многие из них были абсолютно невежественны в отношении использования таких инструментов ведения современной войны как беспроволочный телеграф, гелиография, подача световых сигналов. Я знал генералов, которые отказывались создавать гелиографический аппарат, называя его просто игрушкой». В наступающем вооруженном конфликте именно от высших офицеров зависело взаимодействие войск, осуществление маневров, использование лучших качеств русского солдата.

Да, японцы напали без объявления войны. Но было бы в высшей степени примитивным считать, что руководство вооруженных сил России не представляло себе возможности вооруженного конфликта. Этот конфликт назревал довольно долго, и у русской военной системы было время на приготовления. Частично эти приготовления были сделаны. В конце января 1904 г. русские перевели три батальона Восточно-Сибирских пехотных полка в Фенхуанчен, недалеко от реки Ялу. В начале февраля 1904 г. сюда прибыли два дополнительных батальона. Дальневосточные кавалеристы могли сражаться и с пешем строю; казаки частично были «вольницей». Это были смелые и мужественные люди, но, как выяснилось довольно скоро, им не хватало реальной подготовки, дисциплины, понимания своего места в ходе операций.