Батый - Алексей Карпов Страница 24

В старой отечественной литературе долгое время полагали, что упомянутый Джувейни и другими восточными авторами «загадочный» город М.к. с находился на Руси, и иногда даже отождествляли его с Москвой (другая предлагавшаяся версия — что речь идёт о некоем городе Мохши в землях мордвы)6. Аланская принадлежность этого города, а также точное время его захвата монголами выяснились благодаря привлечению китайских источников, а именно официальной хроники монгольской династии «Юань-ши». «Город асов Магас» (в оригинале: «Ме-це-сы чэн») был осаждён войсками Менгу-хана «зимой, в одиннадцатой луне» года «цзи-хай», то есть между 27 ноября и 26 декабря 1239 года по нашему счёту. «От природы хорошо укреплённый», город долго не сдавался; осада продолжалась три месяца (в два раза дольше, чем по версии Рашид ад-Дина). Особый героизм при взятии города проявили некий десятник Шири-гамбу, «человек из племени тангутов», чьё жизнеописание вошло в хронику «Юань-ши», и рядовой Не Юнь-ти. «В начальной луне весны» 1240 года (6—24 февраля) Шири-гамбу «повёл десяток отчаянных храбрецов. Не Юнь-ти первым из них взошёл на стену, взял в плен 11 человек и громко прокричал так: “Город разбит!” Остальные войска, как муравьи, облепили стены и забрались наверх, после чего город был взят. Шири-гамбу был награждён конями Запада, западными тканями и пожалован званием батура»7.

Падение Магаса знаменовало собой гибель Аланского государства — сильнейшего в то время на Северном Кавказе. Правда, война с аланами продолжалась ещё много лет, аланы оказывали упорное сопротивление, но многие из аланских городов, судя по показаниям источников, сдались без боя, а их правители перешли на сторону монголов и впоследствии принимали участие в войнах, которые те вели в соседних странах, да и в их собственной стране тоже. Биографии многих аланских князей, ставших военачальниками монгольской армии, вошли в официальную хронику «Юань-ши». Таков, например, Арслан: когда его город был окружён войсками Менгу, Арслан вместе со своими сыновьями «вышел из ворот с приветствием… Государь (Менгу-хан. — А. К.) пожаловал его собственноручно написанным рескриптом с повелением самостоятельно командовать людьми асов, хотя и оставил при себе половину его воинов, а всех остальных вернул ему, чтобы те стояли гарнизонами в пределах своей страны». Монголам верно служили сыновья и внуки Арслана. Таков и Ханхус, названный «владетелем государства асов»: когда монгольская армия «подошла к его границам, Ханхус привёл войска и покорился. Ему было пожаловано звание батура и вручили золотую пайцзу с повелением, чтобы начальствовал над его, местным, народом. Затем он получил высочайший приказ набрать из асов войско в 1000 человек и вместе со старшим сыном Актачи лично отправиться в поход в составе свиты государя». По возвращении домой Ханхус был убит восставшими соплеменниками. Тогда по повелению хана войско возглавила его жена Ваймас; она, «лично облачившись в латы и шлем, усмирила восставших и смуту». Из других источников известен алан Михей, поставленный начальником одного из селений на юге Руси. Как и в других покорённых монголами странах, отряды во главе с местными князьями немедленно включались в состав монгольского войска и принимали участие в подавлении ещё не покорившихся областей собственной страны. В «Юань-ши» вошло жизнеописание некоего Батура, «родом из асов», который вместе со своими старшими братьями Уцзорбуганом и Матаршей (последнее имя по-осетински означает «бесстрашный») «привели войска и перешли на сторону монголов». Матарша участвовал в осаде Магаса и был «полководцем авангарда». Как мы знаем, при штурме крепостей впереди монгольского войска всегда шли местные жители, но, оказывается, не все из них участвовали в этом против своей воли. «Получив две стрелы в туловище», «бесстрашный» брат Батура «всё равно сражался и взял этот город»8. Впоследствии отборные отряды из аланов (как, впрочем, и из кипчаков и русских) войдут в состав собственно монгольской армии и со временем превратятся в привилегированные гвардейские части империи Юань, управляемые собственными командирами.

Отдельные монгольские отряды действовали и в других областях Северного и Восточного Кавказа, в том числе и в горных районах Дагестана, где, конечно, сражаться им было труднее, нежели на равнине. Той же осенью 1239 года они в течение почти месяца (с 20 октября до 14 ноября) вели осаду высокогорного агульского селения Рича (об этом сообщают две надписи на стене местной мечети), а затем, 8 апреля 1240 года, после ожесточённого штурма разрушили крепость Кумух (впоследствии Казикумух), столицу страны лакцев в самом сердце Нагорного Дагестана9. О взятии одного из горных селений в стране асов упомянуто и в китайской хронике «Юань-ши» — в связи с тем, что в штурме принял участие Гуюк (это, кстати, единственный пример его личной храбрости за время Западного похода, отмеченный источниками): Гуюк «атаковал и окружил горное укрепление в виде деревянного частокола, где сражался с тридцатью с лишним воинами»10. Важное значение имело и взятие татарами Дербента («Железных ворот») — крепости, в буквальном смысле запиравшей узкий проход в Восточное Закавказье между восточными отрогами Главного Кавказского хребта и Каспийским морем. Татары разрушили верхушки башен и бойницы знаменитых двойных стен Дербента, но сами стены оставили11 — очевидно, считая, что они ещё пригодятся им самим. Захват этой крепости позволял армиям Бату, участвовавшим в Западном походе, установить сообщение с другими монгольскими армиями, ещё раньше вторгшимися в Закавказье со стороны Ирана. Впрочем, завоевания на Северном Кавказе были далеко не прочными. Ещё и в 50-е годы XIII века значительная часть аланов и черкесов, а также лезги (лезгины?) и другие горские народы продолжали оказывать отчаянное сопротивление монголам и считались до сих пор не покорёнными ими12.

Всё это время сам Батый пребывал в «земле Половецкой», но где именно, неизвестно. «Оттуда же начал он посылать на грады русские», — свидетельствует летописец. В самом начале марта 1239 года сильный татарский отряд подступил к Переяславлю-Южному (нынешнему Переяславу-Хмельницкому, на Украине), одному из старейших городов Южной Руси. Если мы вспомним, что весной татары не вели боевых действий, то можем прийти к выводу, что Переяславль был взят ими не в начале, а в конце какой-то военной кампании — скорее всего, войсками брата Бату Берке, воевавшего в 1238/39 году против половцев. Расположенный у границы Дикого поля, Переяславль за свою долгую историю выдержал не одно нападение половецких (а ещё раньше печенежских) ратей. Но те старые войны не шли ни в какое сравнение с новой, татарской, войной. Татары «взяли город Переяславль копьём (то есть штурмом. — А. К.), перебили всех, и церковь Архангела Михаила разрушили, и бесчисленные сосуды церковные золотые и из драгоценных камней забрали, и преподобного епископа Симеона убили», — читаем в летописи. «А град пожгли огнём и людей и, полона много взяв, отошли», — добавляет другой летописец. Это случилось 3 марта13. А осенью того же 1239 года ещё одна татарская рать была послана Батыем к Чернигову. Татары «обступили город в силе тяжкой», — свидетельствует летописец. Черниговский князь Мстислав Глебович, «слышав… о нападении иноплеменных, выступил против них [из города] со всеми воями». У городских стен произошло ожесточённое сражение, в котором Мстислав потерпел поражение: «бившеся им крепко, ибо лютый бой был у Чернигова», и «множество из воинов его убиты были»; самому Мстиславу, кажется, удалось бежать. Защитники города пытались укрыться за крепостными стенами, но и это у них не получилось: татары выставили против них тараны и камнемёты «и метали на них камни [на расстояние] полутора перестрелов (дальность полёта стрелы. — А. К.), а камни такие, что четыре сильных мужа могут поднять»14. Как и другие русские города, Чернигов, несмотря на мужество своих защитников, пал (по некоторым летописям, это случилось 18 октября): татары «взяли город и запалили его огнём». «И людей перебили, и монастыри разграбили», — добавляет другой книжник. В числе прочих в плен к татарам попал черниговский епископ Порфирий. Татары не стали его убивать (как оказалось, они старались по возможности не трогать служителей церкви, независимо от их конфессиональной принадлежности, во всех покорённых ими странах, хотя, конечно, получалось это далеко не всегда). Епископа довели до Глухова (город в Северской земле) и там отпустили. «А сами вернулись в станы свои», — завершает свой рассказ летописец.