Повседневная жизнь Версаля при королях - Жорж Ленотр Страница 24

Надо полагать, эта одиннадцатилетняя девочка обладала недюжинной гордостью: маленькая принцесса не разрыдалась под бесцеремонными и любопытными взглядами толпы, не убежала в слезах.

От опытного взгляда короля ничто не ускользает, он изучает ее внимательнейшим образом: «У нее очень красивые и живые глаза; чудесные черные ресницы; очень ровный белый с розовым цвет лица; самые красивые, какие только бывают, светлые волосы; полные алые губы; крупные, не совсем ровные зубы; кисти рук очень хорошей формы, но типичного для этого возраста цвета (?). Она неловко делает реверанс и немножко похожа на итальянку; говорит она мало; она скорее мала, чем велика ростом, худенькая, как и подобает в одиннадцать лет; она совсем не смущается, когда ее рассматривают…» Затем он прибавляет: «До сих пор я держался прекрасно; надеюсь, сумею сохранить до возвращения в Фонтенбло ту непринужденность, которую мне как-то удалось обрести». И он отложил окончание письма до вечера, рассчитывая еще что-нибудь разглядеть во время ужина.

За столом бедняжка принцесса подверглась настоящему экзамену и выдержала его с успехом. Людовик XIV посадил ее возле себя. Она почти ничего не произносила, но ее гувернантка де Люд предупредила короля, что малышке советовали как можно больше молчать. В конце концов, «все, что от нее требовалось, она выполнила и проявила большую воспитанность». Тут письмо загадочно обрывается: «Не желая высказывать все, что я на самом деле думаю, я даю вам тысячу доб…» — и дальше идут две строки, замаранные, без сомнения, адресатом.

Описание вечера дополняет своим рассказом Данжо. [83] Экзамен продолжался и по выходе из-за стола, хотя девочке уже давно пора было в постель. Король увел ее к себе и внимательно рассмотрел ее фигурку, руки, плечики; чтобы убедиться в ее ловкости, он заставил ее играть в бирюльки. Когда же наконец малышка пошла к себе укладываться спать, он пошел за ней, чтобы видеть, как ее раздевают. Он был с нею чрезвычайно ласков и просил называть его не «Государь», а просто «Месье», но обращения «Ваше Величество» все-таки не отменил.

На следующий день все отправились в Фонтенбло: в окрестности Немура поджидал свою суженую четырнадцатилетний жених. Он дважды поцеловал ей руку и поместился напротив в карете. Такая бездна народу собралась на знаменитой лестнице «Белого коня» и в залах замка Фонтенбло, что было не протолкнуться.

Наконец принцессу оставили в покое, и она ужинала в своих апартаментах одна. Пока она сидела за столом, один из хранителей королевских сокровищ преподнес ей в дар от Его Величества драгоценные камни.

Как она смогла заснуть после такого дня? Непонятно! Быть может, ей снилось, что она играет в шары этими огромными, величиной с абрикос алмазами? Но, увы, отныне всем детским играм наступил конец.

С того дня, как она оказалась в Версале, король не оставляет ее своим вниманием. Решив наложить последние штрихи на ее воспитание, он сам наметил программу, которой должна подчиниться жизнь принцессы. Герцог Бургундский будет встречаться с нею раз в две недели в присутствии множества придворных. Невеста продолжит свои учебные занятия: ей предстоит научиться как следует говорить по-французски и овладеть грамматикой (что ей так и не удалось).

Король сам взялся ее развлекать: почти каждый день он водит ее смотреть фонтаны, устраивает маленькие концерты, «угощает» ее то хоровым пением в капелле, то проповедью, то церемонией посвящения в монашеский сан в Сен-Сире. Иногда она вместе с дамами стряпает в Менажери [84] пирожные или удит рыбу в Пруду швейцарцев. В июле 1697 года Данжо записывает: «Посещения герцогом Бургундским своей супруги, которые происходят дважды в месяц, становятся все менее официальными: им позволено танцевать друг с другом, а в следующий раз они даже будут вместе играть».

В декабре того же года состоялись свадебные торжества. Подобного великолепия еще не видывали: одиннадцатилетняя невеста получила от короля бриллиантовый убор ценой в полмиллиона, к которому мадам де Ментенон присовокупила полный драгоценностей ларчик. Когда 7 декабря герцогиня Бургундская шла в капеллу, ее наряд был столь тяжел, что несшие ее шлейф и край мантии Данжо и де Тессе ощутили весьма чувствительный груз.

После пышного обеда весь двор проводил новобрачных в их покои. По приказанию короля мужчины удалились, и принцесса разделась в присутствии дам; рубашку ей подавала английская королева. Раздевшись в соседней комнате с помощью английского короля, принц возлег на ложе жены. Полог оставался раздвинут, и через несколько минут муж был уведен к себе: король постановил, что церемония будет чисто символической, а настоящая свадьба свершится через два года. Но с того времени принц мог видеть свою жену в присутствии третьего лица и сопровождать ее в церковь. Они тогда были совершеннейшими детьми, и эти встречи на публике их вполне устраивали.

Принц Бургундский был чрезвычайно образованным и серьезным юношей. Среди его любимых развлечений упоминают диссертацию «О значении, приданном Константинопольским собором слову „филиокве“», [85] защищенную им в Сорбонне.

Вкусы его жены совсем иные: больше всего на свете она любила веселиться. Резвая, с шаловливой повадкой избалованного ребенка, она стала любимицей всего версальского двора, довольно скучного, признаться, с тех пор как в нем воцарилась (не будучи королевой) мадам де Ментенон. И вот снова пошли балы, маскарады, игры, танцы, театральные спектакли, посещение парижских лавочек…

Но в 1699 году, став после трех лет ожидания супругами, они превратились в дружную парочку. Любила ли в самом деле Аделаида своего слишком юного мужа, занимавшегося переводами Платона, проводившего долгие часы в молитвах и готовившего себя к высоким свершениям? На этот вопрос трудно ответить утвердительно. Поскольку ни королевы, ни жены дофина уже не было в живых, она оказалась Первой дамой королевства. Обаятельная, живая, кокетливая, она не знала недостатка в поклонниках. Злой на язык Сен-Симон упоминает трех придворных, которых очаровательная принцесса отметила своим вниманием.

Несмотря на пересуды и завистливые сплетни, муж никогда в ней не сомневался. Он обожал жену. Находясь в разлуке, он всегда упрекал себя за нетерпение, с каким стремился к ней, и старался победить «чрезмерность своих чувств». Он посылал ей нежнейшие письма и, выдавив из пальца капельку крови, рисовал пылающее сердце с именем Луизы-Аделаиды. В ответ она писала такими же чернилами, но обмакивала свое перо в кровь, извлеченную из пальца придворной дамы мадам де Магон. А наивный влюбленный муж покрывал эти письмена, один вид которых «приводил в смятение его разум», пылкими поцелуями.