Альбуций - Паскаль Киньяр Страница 25

— Цестий утверждает, будто Цицерон был неучем.

— Что за глупости, — бросил Квинт Атерий.

— Ешьте же. Берите пример с меня, — сказал Альбуций.

— У тебя есть руки, Альбуций?

— «Quid ridetis, inquam? Habeo manus!» (Что за шутки? Конечно, у меня есть руки), — процитировал Вицерий.

— Довольно вам насмехаться над успехами Альбуция.

— Этим занимается Цестий.

— Этим занимается Цезарь.

Юний встал. Он спросил Полию, куда положили его длинный галльский плащ. Альбуций Сил в свой черед осведомился у дочери, где его шляпа с тесемками: он хотел выйти под дождь, чтобы проводить друзей. Вицерий уходит первым; не дожидаясь остальных, он бегом покидает двор под мелким дождем. Они расстаются. Торопливо пересекают парк.

— Взгляните! — восклицает Альбуций.

— Еще одна дроздиха, она купается в дождевых каплях.

— А как вы распознаёте пол у дроздов?

— По половым признакам.

— Дрозд-самец черен как сажа, — разъясняет Альбуций. — У него желтый, загнутый книзу клюв. Он поет в сумерках.

— Вылитый Альбуций.

— Он поет в сумерках, раздувая грудку.

— Ну вылитый Альбуций.

— Оставьте меня в покое. Он раздувает грудку в ночном сумраке, когда тени становятся длиннее и гуще. С виртуозным мастерством и идеальной чистотой он воспевает червяков и ягоды.

— Ну вылитый Альбуций.

— Он с подлинной страстью исполняет песни, посвященные плодовитости и будущему. Зато самка дрозда — маленькая, коричневая, а грудка у нее бежевая с коричневыми пятнышками.

— Вылитая жирафа.

— Мне кажется, что и у моей супруги тоже бежевая грудь с коричневыми пятнами.

— Да помолчите же! Дроздихи поют хуже самцов. Обычно они поют в конце зимы, в самое теплое время дня.

— Значит, в марте.

— Дрозды менее всего римские птицы и более всего греческие. Они любопытны, их привлекает все новое.

— Значит, это птицы Альбуция.

— Ах, оставьте! Итак, дрозд — мартовская птица. Он всегда встревожен.

— Inquietator.

— Он всегда настороже, опасаясь всего вокруг. Да, в этом смысле ты прав, Квинт, я действительно подобен желтоклювому дрозду.

— Только дрозду неперелетному.

— Отчего же, и я летаю — в грезах.

Альбуций развязывает тесемки шляпы, стянутые под подбородком. Слезы Атерия смешиваются с дождевыми каплями. Полия кутается в плащ с капюшоном, она продрогла. Альбуций говорит, глядя на них обоих:

— Кошки и сороки пожирают яйца дроздих. Гнезда дроздов низки и нечисты. Кладка только что окончилась. Черный дрозд питается слизняками, желтыми осами, желтыми грушами, ежевикой. А самки едят улиток, ягоды крыжовника, земляных червей, клубнику и вишни.

— Может, хватит о дроздах и дроздихах? — спрашивает Юний.

— Я сочинил такие стихи, — объявляет Атерий: — Quid contra nesci, pectus? (Сердце, чего ты страшишься?) Quid, lingua, trepidas? (Язык, отчего ты трепещешь?) Quid, oculi, extimuistis? (Очи, зачем вы прикрыты платком?) Morior, morior (Мне суждено умереть)

— Еще одна дроздиная песнь.

— Столь же торжественная, как песнь дрозда.

— А я вполне торжествен, — говорит Атерий.

— Он раздувает грудку. Вытягивается в струнку и воспевает плодовитость своей подруги и красоту желтых груш.

— Отсюда и желтый клюв, — говорит Атерий, — так же как мои ноги всегда красны от крови моего сына.

Квинт Атерий останавливается посреди аллеи, возле платанов. Все они укрываются от дождя под сенью платанов. Он плачет горючими слезами. Юний Галлион берет его за руку:

— Ты не должен постоянно думать о Сексте.

— Храни молчание. Слова ничему не помогут.

— Слова вырываются из уст непроизвольно,— говорит Квинт Атерий.

— Скорбь любит их.

— Или нуждается в них.

— Все мы подобны дроздам, — говорит Альбуций. — А солнце меркнет.

— Однако деревья, сбросившие листья, все же дают тень.

— Все ваши разговоры о дроздах и тенях — чистое заблуждение, Альбуций. Вы слишком любите слова. Вам всегда хочется оставить за собою последнее слово, — говорит Юний Галлион.

— Quare scripsisse? (К чему же тогда писать?) — спрашивает Атерий.

— Мы не так уж далеки от молчания, когда пишем, — отвечает Юний.

— Мы — те самые дроздихи, коим не хватает полета, марта, песен, желтых груш и сумерек, — изрекает Альбуций.

— Что же тогда остается?

— Jam tempus angustum est (Остается малая толика времени).

— Остаются грезы.

— А что же питает грезу?

— А чем питается самка дрозда?

— Отблеском желтой груши.

— Багряным соком спелой ежевики.

— Ножками мертвой цикады.

— Мартовским туманом — в тот миг, когда она сносит яйцо.

— Былинками, выдернутыми из гнезда.

— Дроздиха всего лишь забава для котов, а ее яйца — добыча для сорок.

Он глядит им вслед. Полия до того прозябла, что не выдерживает и возвращается в дом. Ледяной туман заволакивает сад и отдает его на милость ночного мрака. А он все стоит и стоит под деревьями. Стягивает тесемки своей шляпы. Ощущает на коже холодное касание бронзовой застежки. Машет Полии, которая обернулась к нему, добежав до двери. Он стоит спиной к большому белому зданию. Медленно смахивает пальцами капли со щек. Медленно потирает раковины век, обрамляющих глаза. Глаза у него болят. Ночная тьма уже поглотила деревья по краям сада. Не слышно больше птиц с их робким щебетом. Он вздрагивает. И широкими шагами мерит лужайку.

В 38 году Октавиан развязал войну против пиратов Секста. Он отнял у него Корсику и Сардинию, но не смог захватить Сицилию. В том же 38 году Альбуций написал «Цитадель». Написал «Тираноубийство» и «Сожженный дом» — как раз во время сицилийской войны.

В 31 году произошла морская битва при Акции, у входа в Амбракийский залив. Октавий присоединяет к империи итальянцев, испанцев и галлов империю греков, арабов, египтян и иудеев.

В 30 году умирают Клеопатра и Антоний. Альбуций Сил принимает Горация у себя в доме близ Капенских ворот. Гораций пишет вторую книгу «Сатир» и окончательно ссорится с романистом по причинам, которые ни в коем случае не имеют политической окраски, но касаются техники написания романа. Возможно, они спорили просто как писатель с писателем. Тем не менее суть их разногласий — если рассматривать и творчество Альбуция и творчество Горация, — лежит глубже и чревата более серьезными последствиями. Речь идет о том, что называется «ductus obliquus» — старинный ораторский фокус, когда автор утверждает нечто и тут же сам опровергает сказанное. Древних римлян весьма шокировала эта словесная игра, которую ораторы и софисты Греции обожали. Опытный оратор умел придать такой блеск своему высказыванию, что финальное опровержение ничуть не лишало его должного эффекта. Альбуций заявлял, что отрицания как такового вообще не существует. Возражая «сатирику» Горацию, «декламатор» доходил до того, что отнимал у этого приема право называться фигурой речи. Таким образом, Альбуций шел наперекор римскому менталитету, заповедям откровенности и правдивости. По его мнению, ни лицемерие, ни ирония не имели права на существование. Одни лишь существительные да глаголы, говорил он, при том что их можно отвергать, опровергать, принимать или отодвигать на задний план, способны оставить свой след в памяти слушателя. Гораций же защищал препозитивные и синтаксические знаки, подчеркивая их аргументативную значимость. В 27 году Октавиан переименовывает себя в Августа. Тирания становится всеобъемлющей. И начинается расцвет литературы, посвященной тираноубийствам. Август слушает эти романы. Пока еще слушает.