На войне как на войне. "Я помню" - Артем Драбкин Страница 25

– Чью смерть вы переживали больше всего?

– С одной стороны, я переживал за всех погибших, но с другой, когда столько смерти вокруг, то ее ощущение сильно притупляется. Сколько раз я видел, как гибли люди, и столько раз сам мог погибнуть… Смерть была нашей постоянной спутницей и потрясения у нас не вызывала… Хотя, конечно, та дикая история с отравлением на Днепре, или тот страшный день на Кошницком плацдарме, когда мы понесли дикие потери… Уже в Венгрии под Жамбеком погиб Смирнов… А смерти в самом конце войны? Уже под Веной с пулеметом в атаку повел своих солдат командир 149-го полка Тюрин и погиб… Зачем он сам пошел в атаку? Его тело отправили похоронить в Херсон.

– Откуда у вас столько фронтовых фотографий?

– Нам повезло, нашим дивизионным фотографом был фотокорреспондент газеты «Известия» Анатолий Ламброс. Он много фотографировал, и поэтому у нашей дивизии остался такой богатый фотоархив.

Войцехович В.В. и старшина его роты Соколов

– Не приходилось попадать под огонь своей артиллерии, авиации?

– Несколько раз доводилось. Под Будапештом немцы нанесли контрудар, и мы начали потихоньку отходить. Там на моих глазах один необстрелянный новобранец полностью поседел, когда на нас пошли немецкие танки… И во время отступления по нам ударили «катюши», никого, правда, даже не ранило, мы успели попрятаться за домами, но все были обсыпаны мукой, которую венгры попрятали на своих чердаках. Там же, в Будапеште, нас и «Илы» обстреляли, но тоже обошлось без жертв.

– А от немецкой авиации сильно страдали?

– В начале войны она нам просто житья не давала, самолеты даже за отдельными людьми гонялись… После Сталинграда стало полегче, а в конце войны бомбежки уже были редкостью.

– С людьми каких национальностей вам довелось воевать?

– Как-то я этим занялся и насчитал одиннадцать национальностей. В основном это были славяне, еще татары были, азербайджанцы, армяне, евреи. Было несколько грузин – они были вспыльчивые, но дисциплинированные. Как-то прислали несколько узбеков, но они вообще не понимали по-русски, и пришлось определить их на хозяйственные работы. А вообще мы, окопники, даже не задумывались, кто какой национальности, о человеке судили по его делам, храбрости, надежности.

– Как вы можете оценить немцев как солдат?

– Это были очень хорошие солдаты. Их главными козырями были – дисциплинированность и высокий уровень подготовки. Если приложить к этому наличие современного вооружения, прекрасную согласованность между родами войск и их веру в свою исключительность, то вы можете себе представить, как тяжело было с ними воевать, особенно в начальный период войны.

– Была разница между немецкими солдатами в 41-м и в 45-м?

– Конечно. До Москвы они были наглые, очень высокомерные, даже попав в плен, вели себя вызывающе. Помню, один такой пленный раскричался, руку в приветствии тянет, а у нас был такой здоровый парень, он его руку одернул, врезал ему, так что тот на землю упал, но немец вскочил, опять «хайль Гитлер» кричит, так наш солдат ему на русском языке сказал: «Еще раз крикнешь – пристрелю», и тот все понял, сразу заткнулся. Под Москвой мы спесь с них сбили, а после Сталинграда они уже поняли, что проиграли войну, надлом у них какой-то появился, но все равно сражались хорошо.

– Вам довелось воевать только против немцев?

– Так же тяжело приходилось и с венграми, хотя исход войны был предопределен, но они сражались зло, отчаянно и ожесточенно, в плен сами не сдавались. В конце войны в Венгрии, почти у самой границы с Австрией, у нас даже был такой, как я сейчас понимаю, исключительный случай: к нам в плен попали примерно шестьдесят венгров, и они сами предложили нам в обмен на свободу отбить у немцев то ли деревню, то ли городок. Предложение было необычное, даже сам Маргелов не решился разрешить такое и обратился к командованию. Запрос пошел по цепочке вверх, и только командующий нашей 46-й армией Петрушевский разрешил. И эти венгры действительно захватили эту деревню, уничтожив при этом немало немцев… Пришлось держать слово и этих венгров отпустить по домам, у меня даже сохранилась их фотография.

Именно те самые венгры, которые участвовали в бою против немцев

Румыны и итальянцы были не такие упорные. Против власовцев мне воевать не пришлось ни разу.

Запомнился еще такой момент, когда нашу дивизию в 1945-м вывели в Молдавию и наш полк стоял в Унгенах. Моя квартирная хозяйка просто ненавидела румын, говорила, что они были гораздо хуже, чем немцы, и относились к молдаванам как к рабам. Впоследствии я много раз слышал то же самое и от других людей.

– Как вы относились к пленным?

– Ненависти к простым солдатам я не испытывал. Конечно, ни о каком чувстве жалости в бою и речи быть не может, одно желание – уничтожить врага, никакой ему пощады. Но если уж немцы сдались в плен, то над ними не издевались. За всю войну я ни разу не видел случаев расправы над пленными. Правда, было несколько случаев, когда солдату поручали отвести пленного в штаб, а он возвращается и говорит, что застрелил немца при попытке к бегству… А как там было на самом деле?.. Больше скажу, после первых боев, даже после того как уже погибли наши боевые товарищи, мы какой-то особой злобы к немцам не испытывали. Глаза нам открыл один эпизод: в 41-м на самом востоке Белоруссии мы отбили у немцев одну небольшую деревеньку. И когда мы увидели, что натворили эсэсовцы, говорили, что это сделали именно они: заперли в одном доме активистов советской власти, учителей, врачей, с их семьями, детьми и заживо сожгли… Только когда мы увидели эти обугленные трупы, то поняли, что на жестокость нужно отвечать жестокостью. Хотя я думаю, что простые солдаты таких зверств не творили, это делали эсэсовцы и карательные отряды латышей и особенно эстонцев.

– В рукопашных схватках вам доводилось участвовать?

– Единственный раз, в 41-м, еще до моего ранения. Так получилось, что мы схлестнулись с эсэсовцами, и вот… Я все-таки был еще очень молод, сопляк, колоть не мог, растерялся, и немец бы меня точно убил, но какой-то солдат ударил его в лицо прикладом, у того аж челюсть полетела… А мне как дал под зад и еще накричал: «Чего рот раззявил?» Вообще немцы очень боялись сходиться с нами в рукопашных и всячески этого избегали.

– Какие бои вы можете выделить как самые тяжелые?

– Самые тяжелые бои были под Москвой. Позже были бои и напряженнее, и страшнее, и кровопролитнее, например, в самом Сталинграде, под Сталинградом, когда мы сдерживали войска Манштейна, когда деревня Васильевка 8(!) раз переходила из рук в руки… А какие тяжелейшие бои были по прорыву Миус-фронта, в Молдавии на Кошницком плацдарме… А какие бои были в Венгрии… Но по ответственности, по своей значимости самые тяжелые бои были под Москвой. Там все четко понимали, что решается судьба нашей Родины…