Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - Стивен Кут Страница 25

Ослабив таким образом свою армию, пресвитерианская церковь вознамерилась еще больше унизить короля. От Карла потребовали подписать бумагу, в которой выражалось признание и сожаление по поводу всех грехов, совершенных домом Стюартов — отцом, матерью, им самим. Последнее особенно существенно, и, чтобы впредь не подвергать свои добродетели никаким опасностям, Карл должен был взять обязательство неизменно следовать наставлениям пресвитерианской церкви. Он категорически отказался подписывать что-либо в этом роде, и к нему направилась объединенная делегация церкви и парламента. Карл не принял ее. Тогда оскорбленные клирики заявили, что подобного рода «упрямство» со стороны короля освобождает шотландцев от всяких обязательств по отношению к нему и они заключают договор с Кромвелем. Это означало, что король будет передан в руки врага. Похоже, Карлу оставалось лишь в очередной раз смириться, и он под сладкие нашептывания Аргилла поставил свою подпись.

Вскоре позорный для короля документ был обнародован вместе с объявлением даты национального покаяния Карла перед страной и народом. Ниже пасть было нельзя. Наглость приспешников пресвитерианской церкви возмутила короля до предела, он писал, что «именно их лицемерие сильнее, чем что-либо иное, укрепило меня в приверженности англиканской церкви». Судя по всему, Карл всерьез подумывал об окончании всего шотландского предприятия, ибо в том же самом письме просил своего голландского корреспондента снестись с принцем Оранским, что-бы тот послал за ним корабль в случае, если он решит вернуться на куда более гостеприимные берега континентальной Европы. Во время случайной встречи, которая состоялась у Карла несколько дней спустя с доктором Кингом, настоятелем Туамского монастыря, обнаружились его истинные чувства. «Мистер Кинг, — начал Карл, — я имею о вас наилучшие отзывы, и потому позвольте заверить вас, что при любых обстоятельствах, пусть даже порой это может выглядеть не так, я останусь верен англиканской церкви и своим принципам». Последовала краткая пауза, и Карл с горечью закончил: «Знаете, мистер Кинг, шотландцы скверно обошлись со мной, очень скверно».

Пока Карл пребывал в тяжелых размышлениях, шотландская армия готовилась к боевым действиям. Воины Кромвеля были истощены болезнями, к тому же его собственное положение усугубилось из-за ряда блестящих маневров Лесли, которому 1 сентября под Данбаром удалось занять господствующие высоты. Перед Кромвелем встал тяжелый выбор: либо унизительно для себя признать поражение и отойти морем, либо атаковать противника, превосходящего его силами и занимающего куда более выгодное тактическое положение. Сам Лесли явно предпочитал держать оборону, но такая позиция была не по душе высшему духовенству, призывавшему к сражению «под знаменами, на которых начертаны литеры самого Бога». Лесли было приказано спуститься в долину.

Кромвель колебался всю ночь. Час проходил за часом, и он, категорически не желая мириться с тем, что Карл может взойти на английский престол на плечах шотландских солдат, «при свете факела переезжал на шотландской лошаденке из одного бивака в другой, кусая до крови губы и даже не отдавая себе в том отчета». К пяти утра решение было принято. Чтобы не допустить коронования Карла Стюарта II в качестве английского короля, Кромвель развернул ряды и скомандовал атаку. В яростном столкновении на рассвете конница Лесли была повержена, а застрявшая в глине пехота бросила свои ставшие бесполезными ружья и бежала. Три тысячи воинов были убиты, десять тысяч попали в плен. Шотландская армия, ради которой Карл шел на такие унижения, фактически перестала существовать.

Англичанам можно было не сомневаться, на чьей стороне победа. В депеше, направленной в парламент, Кромвель писал, что сражение при Данбаре стало «одним из величайших благословений, дарованных Господом Англии и ее народу». Поверженным шотландцам также была ясна причина разгрома. Один член Генеральной ассамблеи, то есть высшего органа церкви, писал Карлу, что позор шотландской армии — это Божья кара, «направленная на Вас и Вашу семью, Верховный гнев на которую еще не прошел». В письме называлась и другая дата публичного унижения; оно также обнаруживало, в какую пучину лицемерия погрузились и шотландцы, и Карл. «Если корона в Ваших глазах больше, нежели обретение истинной веры и праведности, то Вашему Величеству следовало бы в этом покаяться». Сделать это было совсем нетрудно. Карл написал обращение, в котором признавал поражение армии справедливым возмездием «за наши общие грехи, в том числе и грехи нашей семьи». Но внутренне он торжествовал.

Власть ковенантеров явно пойдет на спад, и он, Карл, может теперь ожидать, что события повернутся в его пользу. При достаточной ловкости он избавится и от церкви, и от Аргилла. Ему уже было известно, что шотландские горцы в «его распоряжении»; можно было также рассчитывать на то, что в Шотландии на его сторону встанет и множество роялистов'. Личный врач Карла доктор Фрэзер всячески укреплял его в этих надеждах — или, скорее, иллюзиях. По словам Фрэзера, под ружье уже сейчас готовы стать более десяти тысяч простолюдинов и шестьдесят дворян. Карлу не терпелось сколотить этот «кулак». Он договорился со своим военачальником, генерал-лейтенантом лордом Ньюбери, что в тот самый день, когда церковь примет решение очистить его конную гвардию от «нечестивых», под стражу возьмут самих «чистильщиков», а гвардия направится в Файф, где будет ждать Карла. Под его командованием гвардия возьмет Перт, и он устроит там свою штаб-квартиру, а затем издаст обращение, в котором будет сказано, как подло обошлись с ним ковенантеры и Аргилл. Армия должна будет сплотиться вокруг него.

Но молодого короля предали те, кому он доверял больше всех. Карл поделился своими замыслами с Бэкингемом, и лучший друг детства сразу понял, что они означают крах всех его собственных надежд. Герцог почему-то убедил себя, что Аргилл — самый надежный союзник и, стало быть, поражение ковенантеров будет означать и его, Бэкингема, личное поражение. Он раскрыл планы короля лорду Уилмоту, а тот, обеспокоенный не менее его, — самому Аргиллу. Вскоре Бэ-кингем с Уилмотом направились в спальные покои короля, где несколько часов провели в жарких спорах, в результате которых обескураженный Карл устало согласился с доводами оппонентов и разослал гонцов с вестью о том, что восстание отменяется. Но было уже поздно. Едва мстительные ковенантеры потребовали от Карла удалить из своей свиты новую группу «нечестивых», как этому решительно воспротивилась верхушка армии. Карлу стало ясно, что надо как можно скорее бежать. В сопровождении нескольких спутников он вышел в сад и, наскоро сменив одежду, помчался в Файф с такой скоростью, что Бэкингему догнать его не удалось.

В три часа пополудни Карл пересек реку Тай. Доехав до поместья лорда Дадхоупа, он уговорил хозяина присоединиться к нему и продолжить путь к дому лорда Бэкана. Уже втроем они прибыли в поместье графа Эйрли, где Карла должна была ожидать свита из 80 шотландских горцев, чтобы сопроводить его в Клову. Но помещика графа Эйрли там не оказалось. Сгущалась вечерняя тьма, люди и лошади были обессилены. Все нуждались в отдыхе, но поблизости— нашлась только жалкая хибара, где на следующее утро на дырявом соломенном матрасе Карла и обнаружил небольшой отряд шотландских солдат, «на вид чрезвычайно усталых и напуганных». Эпизод, вошедший в историю под названием «Начало», был исчерпан. Командир отряда полковник Монтгомери уговорил Карла ехать в замок Хантли, где на следующий день появился Бэкингем с посланием, составленным «в учтивых и мягких тонах». В нем содержались просьба к королю вернуться в Перт и обещание, что отныне он волен жить в Шотландии так, как ему заблагорассудится.