Кавказская война. В 5 томах. Том 2. Ермоловское время - Василий Потто Страница 25

Весной 1819 года русский отряд, под командой начальника корпусного штаба генерала Вельяминова, собрался на Тереке, в станице Шелкозаводской, чтобы отсюда двинуться к Андреевскому аулу. Батальон Троицкого полка оставлен был по дороге для прикрытия сообщений с Кавказской линией) а остальные силы отряда – два батальона Кабардинцев, восьмой егерский полк, шестнадцать орудий и триста линейных казаков – вышли на постройку крепости.

Занятие Андреевского аула так встревожило весь Дагестан, что аварский хан решился наконец открыто стать во главе движения. Распуская слух, что русские, захватив в Андреевской деревне всех жен, распродали их на рынках и что подобная же участь грозит всем мусульманам, он призывал их стать под свои знамена и вместе с ним защищать свободу и веру. Следовавшая за ним толпа, наскоро собранная из дальних гор, большей частью никогда не видала русских и верила ему на слово. Но почти и все жители Андреевской деревни вошли в заговор с лезгинами и клялись аварскому хану в повиновении.

Между тем русские войска стояли бивуаком, рубили лес, делали сырцовый кирпич из глины с соломенной трухой и вообще заготовляли исподволь строительные материалы. Второго июля в лагерь прибыл сам главнокомандующий. Работы пошли спорее, и восемнадцатого июля заложена была сильная крепость на целый батальон пехоты с блокгаузами в два яруса и названа Внезапной.

Волнения на Кумыкской плоскости усиливались, однако, со дня на день; аулы быстро пустели. Приезд Ермолова вызвал между тем еще большую лихорадочную деятельность со стороны дагестанских предводителей. Качкалыковские чеченцы также собирались в разных местах небольшими партиями и, ожидая прибытия из гор лезгин, скрывались в лесах. Носились слухи, что и засунженские чеченцы намерены напасть на Грозную и прервать наши сообщения с Тереком. Но там находился Греков, и Ермолов был спокоен. Он только торопился теперь как можно скорее окончить работы, чтобы иметь свободу действовать в поле, и под его напором постройка крепости действительно производилась с быстротой сказочной. Внезапная росла, как гриб. “Крепость такая,– писал Ермолов Мадатову,– что и не здешним дуракам взять ее невозможно. Скоро начнут приходить полки наши из России, и мы, поистине, будем ужасны. Недаром горцы нас потрушивают – все будет благополучно”.

Уверенность главнокомандующего с одной стороны вполне оправдалась. От полковника Грекова вскоре пришло донесение, что он был за Ханкальским ущельем и никого не встретил вплоть до Аргуна и Шавдона; все жители бежали в горы, деревни были пусты – точно все вымерло. За Грозную опасаться было, следовательно, нечего. Но тем тревожнее шли известия с другой стороны. Правда, появление князя Мадатова с войсками в Южном Дагестане отвлекло туда значительную часть дагестанцев, но это же самое обстоятельство заставило и аварского хана выйти из выжидательного положения, с тем чтобы атаковать самого Ермолова. В половине августа в шестнадцати верстах от русского лагеря, в тесных горных ущельях Салатавии, расположилось сильное лезгинское скопище, под личным предводительством Султана-Ахмет-хана. Здесь был назначен сборный пункт всем горским народам, которым хан обещал не только воспрепятствовать постройке крепости, но прогнать русский отряд за Терек и разорить Кизляр. С прибытием дагестанской силы чеченцы также вышли из гор и окружили лагерь своими мелкими партиями. Однажды ночью, кинувшись на отрядный табун, они угнали даже до четырехсот артиллерийских и полковых лошадей. Положение принимало серьезный характер. Сообщения с линией не могли производиться иначе, как под прикрытием сильных конвоев; для защиты Кизляра пришлось отправить в Кази-юрт две роты и два орудия, и в лагере осталось на более четырех батальонов [5], утомляемых притом непрерывными тяжелыми работами, производившимися даже и ночью при зажженных кострах и факелах. К счастью еще, больных в отряде было немного: Ермолов смотрел, чтобы солдаты были хорошо накормлены, и рабочие каждый день получали водку.

Других свободных войск не было. А между тем большая часть окрестных кумыкских селений, одно за другим, переходила на сторону аварского хана. Салатавцы также от нас отложились; отряд окружали измена и заговоры.

Но Ермолов не терял спокойствия духа и, чтобы поддержать его в войсках, часто ходил по лагерю и шутил с солдатами. Солдаты и сами любили пошутить “с батюшкой Алексеем Петровичем”, как они называли его между собою. Он заботился о них сколько мог, они отвечали ему любовью и откровенностью; Цылов, ординарец Ермолова, рассказывает такой случай. Раз как-то два-три дня рабочим не давали водки. Кабардинцы решились заявить протест. Возвращаясь с работ, и как всегда с песнями, они на этот раз приноровились так, что перед самой ставкой главнокомандующего грянули слова:

Ермолов усмехнулся и вышел к ним навстречу.

– Здорово, ребята! – крикнул он своим звучным голосом.– Водка – перед кашицей!

И водка явилась.

Наконец стали прибывать подкрепления. Первым пришел сорок второй егерский полк из Таганрога, и его одного было уже довольно Ермолову, чтобы самому перейти в наступление. На рассвете двадцать девятого августа, оставив во Внезапной для прикрытия крепостных работ достаточный гарнизон, он с остальными войсками вышел из лагеря и, не доходя селения Болтугай, напротив Чир-Юрта, был встречен неприятелем. Две роты восьмого егерского полка, следовавшие в авангарде, подверглись горячему нападению горцев и стойко выдержали сильный огонь их, но когда лезгины бросились в кинжалы, егеря, незадолго прибывшие из Крыма, так были озадачены этим новым родом нападения, что совершенно смешались и побежали... К счастью, картечь удержала стремительное преследование горцев, а подоспевшие две роты Кабардинцев, с майором Ковалевым во главе, без выстрела ударили в штыки – и все опрокинули. По крутизне гор, однако же, было немыслимо преследовать бегущих врагов, и лезгины оправились, засели в утесах за крепкими завалами, в то время как наши войска заняли Болтугай и расположились по окружным высотам на ружейный выстрел от неприятеля. Зная, что между горцами не может долго сохраниться единодушие, и не желая бесполезно терять людей на приступе, Ермолов решил выждать и в продолжение четырех дней ограничивался одним бомбардированием неприятельских позиций. Ожидания его оправдались: уже на третий день между лезгинами, стесненными в окопах, начались взаимные ссоры, драки, убийства, а на четвертый – сам аварский хан бежал; вслед за ним побежало остальное скопище.

Пользуясь паникой, обуявшей неприятеля, Ермолов двинулся в горы. Сделав несколько переходов по местам столь трудным для движения, что войска едва могли провезти два легких орудия, он истребил несколько селений, сжег хлеба и, не встретив на пути ни одного человека, пятого сентября возвратился к Внезапной. Спокойствие водворилось на всей Кумыкской плоскости. Но успех этот куплен был дорогой ценой: из строя ермоловского отряда выбыло три офицера и сто двадцать семь нижних чинов убитыми, ранеными и пропавшими без вести.