История моей смерти - Антон Дубинин Страница 26

Хорошо еще, я находился сразу за поворотом! Больше не раздумывая, я нырнул в самшитовые заросли, как в воду; жесткие кусты переплелись с чем-то еще, колючим — наверное, с шиповником. Кубарем прокатившись сквозь заросли, я порвал одежду и исцарапал лицо в кровь. Бежать глубже в лес было нельзя — поднялся бы треск, лучшая приманка для охотника, и я просто вжался в землю у корней развесистой елки и затаился, вслушиваясь.

Стук копыт стал медленнее, перешел на шаг — и вовсе замер как раз напротив меня. Я не видел никого из-за лиственной ограды, но слышал шумное дыхание коней. Всадники молчали — наверное, тоже вслушивались. Наконец один голос — мужской, незнакомый — негромко спросил:

— Может, зверь какой?

— Может, — отозвался второй, пониже и погрубей. — Т-с-с…

Они снова помолчали, жадно слушая. Я старался сдерживать дыхание и громкое биение сердца.

— Да ну, поехали, — предложил первый. — Нету тут никого. Это заяц какой-нибудь прыгнул.

— Тебе не нужно десять золотых? — ехидно спросил его соратник. Тот неопределенно хмыкнул, должно быть, опровергая подобную клевету.

— Вот так-то, — победно сообщил низкий голос. — Давай-ка, парень, прочешем лес вдоль дороги. Если это он, далеко уйти не мог. Небось засел в двух шагах и трясется от страха.

Изумительно близкое к истине утверждение! Я закусил губу, лихорадочно молясь. И молитва моя в кои-то веки исполнилась.

— Да здесь бурелом еще тот! — возмутился молодой. — Я шкуру обдирать не хочу! Из-за какого-то зайца… Сам лезь, раз такой умный.

Но рано я обрадовался.

— Погоди-ка, погоди, — голос старшего зазвучал так, будто он наклоняется с седла. — Это что такое? Смотри, в кустах дырка, как будто кто-то крупный сиганул… Какой там заяц. Тут пахнет человечком. Эй, как тебя там, беглый! Давай, вылезай добром. Иначе за ноги вытащим.

Он тронул коня вперед, и я внутренне застонал. Бежать я не мог и не собирался — поздно было бежать. Я только еще плотнее прижался спиной к стволу ели, таращась сквозь резные ветви на свою приближающуюся смерть. Рука нащупала в торбе короткий нож. Раз уж все так, хотя бы не дам себя забрать, как кролика из силка.

Затрещали кусты, ветки шиповника зачиркали, впиваясь в лошадиную шкуру. Голова и грудь большого коня выплыли из темноты и нависли прямо надо мной. Широкие ноздри зверя раздувались.

Тот, кто сидел на нем, не желал спешиваться; он просто низко склонился с седла и всматривался в темноту. У него была короткая борода и толстый нос картошкой. Я видел, как в лунном свете блестят его глаза. Я зачарованно смотрел ему в лицо, не в силах зажмуриться, и думал, что у этого человека, наверное, есть жена и дети. Или братья и сестры. Или старые родители в деревне. И, возможно, именно ради них он старается заработать свои десять золотых, охотясь на загнанного человека.

Егерь, охотник на людей, смотрел точно поверх меня, в сплетение темных ветвей. Он втягивал носом воздух — не то нюхал, не то у него просто был насморк. Но тут я наткнулся на взгляд — глаза в глаза — и закаменел. На меня, низко склонив голову, смотрел конь. Его мягкие ноздри раздувались, на губе — в пятне лунного света и из-за облаков ясно видно — повисли капельки слюны. Конь видел меня, я видел его, и мы узнали друг друга. Это был мой Ор.

Его светло-золотистая морда грустно кивала. Если бы я вытянул руку, я мог бы погладить его по носу. Но я не шевелился, только умоляюще смотрел ему в глаза и беззвучно просил.

«Это я, я, Эрик, — думал я изо всех сил. — Пожалуйста… Ор, милый, пожалуйста… Мой верный конь, только молчи. Молчи. Не выдавай меня.»

Может, он меня и впрямь услышал. Как бы то ни было, конь тяжко фыркнул и мотнул головой, разворачиваясь в сторону. Теперь бородатый егерь принялся обследовать другие кусты и деревья; в низкие, шатром раскинувшиеся ветки какой-то елки он потыкал длинной пикой и спугнул ночную птицу. Птица с шумом взлетела из-под корней, егерь выругался, страшная магия мига была разорвана. Мой добрый Ор послужил мне еще один раз.

— Ладно, давай отсюда, — проворчал бородач, направляя коня. — Черт, дебри-то какие… Колючки, прям сквозь сапог достают!

Шумно продираясь сквозь кусты, он выбрался обратно на дорогу, и оттуда послышался его раздраженный голос:

— А ты чего уставился? Давай, поворачивай! Поехали, как велено, к этой дурацкой церкви. Вот лорду-то вожжа под хвост попала, людей по ночам туда-сюда гонять…

— Ничего, около монастыря отоспимся, — жизнерадостно утешил его спутник. — Сколько нам там торчать — непонятно, но уж выспаться успеем.

Снова застучали копыта, но теперь звук отдалялся. Последние слова долетели до меня уже едва различимо:

— И какого лешего этого бедолагу ловить? Ну на что он сдался? Пусть бы себе бежал, все равно загнется в три дня. Он вроде благородный, а благородные, они вообще народ хилый…

Я наконец позволил себе громко дышать. Только теперь стало понятно, что я весь взмок от страха. Оставаться там, где меня чуть не поймали, вовсе не хотелось, и я, поднявшись, еще углубился в лес. К монастырю идти сейчас было нельзя — хитрый колдун как-то догадался, что я направляюсь туда, и поставил там свой пост. Я шел вглубь леса, покуда мог, а потом упал под самшитовый куст и мгновенно уснул.

Так прошла моя вторая ночь в Опасном Лесу.

Проснулся я, как и в прошлый раз, не без помощи человека. Но на этот раз вмешательство извне было куда менее приятным: меня попросту тыкали в бок чем-то острым.

Я взвился, как оглашенный — во сне опять вернулся вчерашний страх, и я был уверен, что люди Этельреда вышли-таки на верный след. Я вспрянул, моргая еще спящими глазами и прикрывая больную голову руками — привычка, появившаяся после месяца жизни с Гаспаром. Но тот, кто разбудил меня, не спешил бросаться, хватать и вязать. Он стоял, сжимая в руке короткое копьецо и отставив ногу в заплатанной штанине, и созерцал меня с не меньшим изумлением, чем я — его. Совсем молодой мальчишка, лет четырнадцати; лицо у него было веснушчатое и безбородое, волосы — неопределенно-грязные. А на плече он держал лук.

— Кто таков? — спросил он сурово, хмуря бровь. Но так как бровей у него почти что не было, получилось неубедительно.

— Человек, — мрачно ответил я. Как же мне все это надоело! Каждый встречный тебя допрашивает и собирается убить, притом что ты и без того помираешь! Тяжела жизнь изгоя, невесело, должно быть, живется разбойнику… Разбойнику!

— Сам вижу, что ты не птица, — веснушчатый хмыкнул над собственной шуткой.

— А ты, что ли, разбойник? — высказал я вслух свою догадку. Не то что бы я испугался. Пожалуй, разбойник сейчас был наилучшим из того, что могло меня встретить. Взять с меня все равно нечего, а уж лихим-то людям Этельред вряд ли обещал за меня награду.

— Сам ты разбойник, — парень угрожающе приподнял копьецо. — Мы — Робиновы люди, хозяева леса. Ты лучше говори, кто сам такой. Ты зашел на нашу землю, и я тебя могу убить, вот.