За ценой не постоим! - Иван Кошкин Страница 26

— Товарищ капитан, а у второй роты как? — спросил Волков.

Ковалев снова вытер лоб.

— Очень плохо, — сказал он наконец. — Танки подошли близко к окопам и расстреляли первый взвод. Метрах в ста остановились и стреляли — по снаряду на ячейку. Двенадцать человек убито, взвода нет фактически.

— Так что они, гранатами не могли? — Голос лейтенанта был злой.

— Значит, не смогли, — коротко ответил капитан.

Ковалев не хотел говорить командиру первой роты, что расчет одного из противотанковых рубежей оставил свой окоп и бежал в тыл. Что после того, как первого бойца, выползшего из стрелковой ячейки с гранатами навстречу танку, срезала пулеметная очередь, остальные так и сидели в своих ямках, прижимаясь к земле, пока немцы расстреливали их из пушек. Что командир взвода, младший лейтенант, которому едва исполнилось девятнадцать лет, вылез из окопа и бросился к стальной коробке с бутылкой КС в руке. Три пули попали ему в грудь, но бешеное напряжение удержало командира на ногах, он швырнул бутылку в лоб танку и упал на спину с холодными злыми слезами на мертвом уже лице. Горючая смесь, разлившаяся по броневой плите, не причинила вреда боевой машине, но нервы у танкистов не выдержали, и гитлеровцы отошли от окопов. Мотопехоту прижали к земле минометчики, выпустившие по приказу комбата по десять из двадцати своих драгоценных мин на ствол. Немцы отступили, видно, после того, как их товарищи потерпели неудачу в бою с первой ротой, но вторая рота потеряла треть бойцов. Ее командир был убит снарядом на своем командном пункте, его сменил заместитель Ковалева по строевой подготовке, тоже лейтенант, на год старше своего предшественника.

Рота Волкова, конечно, дралась хорошо, и лейтенант, умело распорядившийся средствами, что выделил ему комбат, заслуживал всяческой похвалы. Но, шагая рядом с Трифоновым к позициям второго взвода, Ковалев не мог не думать о бойцах, для которых этот бой стал последним. Впервые в жизни капитан видел, как люди гибнут, выполняя его приказы, и резкие слова молодого командира задели комбата. К тому же все сильнее давала себя знать простуда, подхваченная Ковалевым неведомо когда, — болела голова, ноги были как ватные. Больше всего капитан боялся, что в таком состоянии он допустит какую-нибудь ошибку, которая будет стоить жизни еще большему числу бойцов. Внешне он оставался тем же уверенным и спокойным командиром, вызвавшим восхищение Берестова, но болезнь и страх погубить дело подтачивали волю комбата. Внезапно он поскользнулся и ухватился за дерево, чтобы не упасть, тело бросило в жар, и несколько мгновений Ковалев стоял, прислонившись к стволу. Трифонов в тревоге оглянулся:

— Товарищ капитан…

— Все хорошо, — торопливо сказал комбат, с трудом заставляя себя выпрямиться.

— Вам нужно в медсанбат, — начал было Николай.

Ковалев криво усмехнулся:

— Нет, товарищ политрук, — хрипло ответил он. — Это пройдет. Пройдет…

Собрав волю в кулак, он уверенно зашагал через рощу. Николай обогнал капитана и пошел впереди, указывая дорогу. «Старый», утренний Трифонов, наверное, стал бы хватать Ковалева за рукава, настаивая на том, чтобы тот немедленно, прямо отсюда отправился в медсанбат. Нынешний политрук только пожал плечами — если комбат говорит: обойдусь, мол, без докторов, так тому и быть.

* * *

Скинув ватник, командир второго взвода размеренно работал саперной лопаткой, расширяя окоп для ручного пулемета. Полесковский, коренастый молодой боец, которого старшина назначил вторым номером в расчет, углублял разбитый ход сообщения. У Талгата, что занял место убитого Зверева, до сих пор кружилась голова, и Медведев приказал ему не мешаться под ногами, а сидеть и набивать диски. От взвода осталась едва половина, поэтому старшина своим разумением сократил фронт обороны вдвое. Разбив оставшихся бойцов на две группы по семь человек, комвзвода-2 решил, что растягиваться в нитку — по двадцать метров между ячейками, смысла ему нет. Первая группа, которой командовал он сам, занимала позицию правым флангом к засеке. Вторую старшина отдал под команду Зинченко, и бывший бригадир начал окапываться между рощами, отдав свой окоп команде «максима». Бронебойщикам было приказано тащить свое ружье в рощу на левом фланге позиции, там же, в недоделанном пулеметном гнезде, засел расчет скорострельного «дегтярева», готовясь перекрывать фронт шириной в триста метров. Сейчас люди бешено окапывались, подгоняемые командиром. Медведев не знал, когда последует новая атака, и личным примером, криком, а пару раз и тычком в грудь выгнал бойцов из их ямок, где те сидели в оцепенении после боя. Старшина заставил красноармейцев рыть, маскировать, таскать хотя бы для того, чтобы у них не было времени вспоминать ужас, который им пришлось перенести час назад. Наконец, Медведев убрал лопатку в чехол и, приказав Полесковскому закончить с окопом, пошел посмотреть, как обстоят дела у Зинченко.

Командир отделения работал, как на стройке. Бывший бригадир руководил бойцами, словно своими строителями, он рыл сам и при этом успевал следить за остальными.

— Мишка, долго тебе еще?

Долговязый сержант внимательно посмотрел из окопа на взводного.

— Хочешь помочь, свет моих очей?

— Где? — спросил старшина, отстегивая лопатку.

Минут пятнадцать оба углубляли окоп, пока Зинченко не оглядел критически работу и не махнул рукой:

— Шабаш.

Сержант принялся утрамбовывать лопаткой бруствер, затем вылез из окопа и вернулся с полной плащ-накидкой снега. Он тщательно засыпал рыжие пятна грязи, замаскировав позицию, и спрыгнул обратно. Сапоги с чавканьем ушли в бурую жижу на дне, и Зинченко, ругаясь, осторожно вытащил ноги.

— Ты чего такой мрачный, Денис?

Сержант видел в командире равного себе по возрасту и заслугам в этой жизни человека, поэтому обращался к нему по имени, естественно, не при бойцах. Медведев молча достал кисет и начал сворачивать папиросу, Зинченко вытер руки об ватник и тоже полез за табаком. Старшина закурил, и, глядя прямо перед собой, сказал:

— Зверева убило.

— Друг был? — спросил сержант и прикурил у комвзвода.

— Да, — ответил старшина.

— А-а-а, — сказал Зинченко и затянулся.

Они молча курили — двое мужчин, сверстников, один — отдавший армии всю жизнь, второй — лишь четыре месяца как ставший солдатом. Из хода сообщения высунулась обмотанная бинтом голова, поверх белой повязки была осторожно нахлобучена солдатская шапка с опущенными ушами.

— А мы закончили, товарищ сержант.

— Чуприн? — удивился старшина.

— Ой, — бывший ездовой поправил шапку и, все так же пригнувшись, неловко вскинул к ней ладонь, — разрешите обратиться?!

Медведев махнул рукой, и Чуприн затараторил:

— Для пулемета сделали и свои ячейки вырыли. Ходы тоже сделали…

— Отдыхайте, — приказал сержант.

— Есть! — снова неловко отдал честь Чуприн.