Загадка Александра Македонского - Неля Гульчук Страница 26

– Итак, Александр, ты отплываешь… Трудно провожать на войну сына, – тихо проговорила она.

– Для тебя это не впервые! Мужайся! – подбодрил мать Александр.

Затем, собравшись с силами, Олимпиада твердым голосом напутствовала:

– Иди и побеждай!.. Помни, когда ты родился, у нас на крыше сидели два орла. Ты победишь!.. И завоюешь весь мир.

Олимпиада крепко обняла сына:

– Да пребудет с тобою мое благословение, сын мой!

Затем отошла на шаг, пристально посмотрела на Александра:

– Я много потрудилась, пытаясь прочесть грядущее, узнать, что тебя ждет… Ты должен знать, что на пути тебя подстерегает опасность, и эта опасность – женщина! Знай, во всем мире нет равных тебе… Да, ты поистине царь!.. Сила и молодость как раз и могут завлечь тебя в западню. Поэтому держись дальше от обольстительниц – кто-то из них может вползти в твое сердце и выведать все твои тайны.

Александр с досадой ответил:

– Ты зря тревожишься. Томные взгляды меня не занимают… Главное для меня – долг.

– Достойный ответ. Да будет так и впредь! – с удовлетворением сказала Олимпиада и крепко обняла сына. – А теперь прощай! Пусть боги даруют мне счастье увидеть тебя на троне персидских царей!

Мать и сын крепко расцеловались, и каждый порывисто направился в свою сторону.

Царь взошел на триеру.

Олимпиада зашагала к повозке, которая должна была увезти ее в Македонию.

Когда через южные ворота мать покидала Сест, Александр еще раз кивнул ей. Ему не суждено было больше увидеть ни ее, ни родины.

Под мерные всплески весел царская триера первой отчалила от берега навстречу Азии.

Пролив был спокоен.

Александр сам стоял у руля, сам командовал ста сорока четырьмя гребцами, сидящими по трое по обеим сторонам триеры.

Друзья и гетайры царя стояли за его спиной. Всех ближе Гефестион, Птолемей, Неарх, Клит. Самые верные, самые близкие друзья. Едва отчалив от берега Эллады, они улыбнулись друг другу. Это были отношения равных.

Самым старшим был Клит, по прозвищу Черный, брат царской кормилицы, всегда готовый защитить Александра, всегда готовый указать царю на ошибки, если они случались.

Птолемей был для царя и сводным братом, и советчиком. Они любили задавать друг другу бесконечные, интересующие обоих вопросы. Отвечали на них. Выясняли отношения. Спор всегда выигрывал правый, а не сильный. Александр мог не посчитаться с мнением старшего брата – на то он и был царь. Однако в споре он должен был признать себя побежденным, если проиграл его. Таков был обычай у этих двух людей. Они были достойны друг друга.

Гефестион и Неарх были ровесниками Александра.

Александр любил Гефестиона с детства. Преклонялся перед его совершенной красотой и безграничной преданностью. Был глубоко привязан к нему всей душой.

Неарха царь глубоко уважал за смелость и быстроту решений поставленных перед ним задач. Рано угадал в нем талант флотоводца.

Все были готовы к грядущим испытаниям…

Глаза Александра влажно светились от волнения. Он снова и снова возвращался к мыслям о походе. Властное желание совершить то, на что никто не отваживался, всецело владело им. Птолемей первым прервал затянувшееся молчание:

– Азия! Персидское царство… Как жаль, что наследники великого Кира ничего не восприняли из мудрости его правления и его заветов…

– Под луной ничего нового, мой друг. Тирания плодит рабское сознание и лишает людей мужества. Им ли противостоять свободным людям, – подхватил разговор Клит.

– Это так. Свобода свободой, но Персидское царство в тридцать раз больше Македонии, а армия персов исчисляется не десятками, а сотнями тысяч воинов. И ты, царь, все-таки уверен в быстрой победе и на этот раз? – обратился к царю Филота, старший сын Пермениона.

Гефестион гневно посмотрел на Филоту и осадил его:

– Мы идем за победами. Запомни это раз и навсегда! Вспомни битву при Херонее! Вспомни Фивы! Александр не знает поражений!

Филота выдержал взгляд ближайшего друга царя и отвернулся, дав понять, что он предпочитает говорить только с Александром. Пусть знает Гефестион, который недолюбливает его, сына Пармениона. Он, Филота, уже не раз доказал Александру свою преданность, и тот доверил именно ему командование конницей.

Берег Азии медленно и неумолимо приближался.

Александра волновала неизвестность.

– Посмотрите, друзья, персы оставили пролив незащищенным! Что это воинская уловка? Ведь у них четыреста боевых кораблей!

– Против наших ста шестидесяти… – воскликнул Неарх, но вовремя спохватился и ободрил друга. – Вспомни Саламин. У персов тоже было тогда значительное превосходство. Да его рыбы съели.

Друзья рассмеялись.

Гарпал, назначенный казначеем, проворчал:

– В казне тоже не густо. Всего семьдесят талантов.

– И тысяча триста талантов долгу, которые я занял на поход, – уточнил Александр. – Действительно, весело! Поэтому мы и переплывем Геллеспонт. Но не тревожьтесь. Армией командую я!.. И мы вернемся победителями!..

На середине пролива царская триера остановилась. Остановилась и вся флотилия.

На палубу вышел прорицатель Аристандр в белой одежде, в зеленом венке на седых волосах, торжественно произнес молитвы.

Затем несколько воинов вывели грозно ревущего и упирающегося молодого быка. Александр вознес молитвы богам и одним ударом кинжала заколол животное в честь Посейдона, своенравного бога морей. Вслед за жертвоприношением царь совершил возлияние из золотых кубков пятидесяти дочерям Нерея – нереидам.

Войско со всех кораблей внимательно следило, как приносит жертву богам их полководец. Это вселяло уверенность, что боги позволят благополучно высадиться на берег.

Едва последняя капля вина упала в синие воды пролива, Александр высоко поднял золотую чашу над головой и бросил ее в воду.

– Посейдон! Прими мой дар!

Теперь можно было спокойно продолжать намеченный путь. Когда вдали показался берег Азии с извилистой линией вершин горной цепи, где когда-то поднимались могучие стены богатой Трои, Александр лично направил триеру к бухте, которая со времен Ахилла и Агамемнона называлась «гаванью ахейцев» и над которой высились надгробные курганы Аякса, Ахилла и Патрокла.

Приближаясь к берегам легендарной Трои, воспетой Гомером, Александр с благодарностью и нежностью вспомнил последнюю встречу и разговор со своим учителем Аристотелем.

Аристотель шагнул навстречу царю с тяжелым ларцом в руках, открыл его и показал уложенные папирусные свитки.

Вручая ларец Александру, учитель пояснил:

«Здесь собственноручно переписанный мною весь Гомер. Это мой дар тебе, Александр. Если в этом мире без войн не обойдешься, то покажи себя в сражениях таким же доблестным, как гомеровский Ахилл… Доблесть – это дар богов всем достойным».