Непобежденные. Герои Людиновского подполья в годы Великой Отечественной войны - Владислав Бахревский Страница 26

Батюшка с помощницами ставили икону на место утраченной. Икона большая, на доске. Кто-то сказал:

– Привезли из церкви села Курганье.

Через полчаса отец Викторин сам подошел к Алеше и Толе:

– Бабушка сказала, вам на завод надобно. Поспешите. За помощь благодарю. Ангела-хранителя в дорогу!

Осенил крестным знамением.

– Примут, – сказал Апатьев по дороге.

– Это еще неизвестно.

– Известно. Поп нас благословил и ангела с нами послал.

– Красноармейцам бы нашим ангела!

– В Москве митрополит есть. Он за всех наших солдат молится. Немцы не возьмут Москву. Знаешь, почему?

– Потому что мы русские!

– Это конечно! – обрадовался Апатьев. – Моей маме из Москвы письмо пришло, когда война началась. Ее подруга написала, что у них в соборе молились о даровании победы!

– А почему тогда отступаем?

– Я тоже спросил мать: чего же отступаем? А она в ответ: «Чтоб наше наступление было уж очень большим, чтоб его во всем мире увидели».

Не сговариваясь, протянули друг другу руки для пожатия. У заводской проходной как раз. Показали регистрацию охране. Пропустили. Обоих как старшеклассников, как людей с образованием в электрики записали.

Когда расставались, Толя вдруг спросил:

– А мог бы Двоенко стрельнуть в меня?

– В человека?! – Алеша глазами в себя ушел. – Мог бы! Зубы у него рыбьи.

В дом № 13 по улице Плеханова вломились четверо полицейских.

– Митя! – крикнула Наталья Васильевна, прижимая к себе младших детей, Ваню и Валеньку. Алексей, сидя на лавке возле печи, подшивал валенки. Валенком загородился.

– Семья красноармейцев! – рявкнул Двоенко, и трое полицейских из-за его спины наставили на ребятишек и на их мать винтовки. – Кто у вас воюет с великой немецкой армией? Отвечать!

– Старших моих, Николая и Виктора, в первый день войны призвали, – Наталья Васильевна присебе дрожащего Ваню.

– А где у тебя Раиса?

– Она же медсестра! Военнообязанная. Тоже призвали.

– Значит, трое! – Двоенко уставился на Дмитрия. Тот вышел из своей комнаты, в поднятой руке – бумага.

Начальник полиции повернулся к своим.

– Уберите винтовки, идиоты! – Захохотал. – Им выдали советские трехлинейки – мозгов-то и убыло.

Снял фуражку, поклонился Наталье Васильевне:

– Благодарю! Нам лучшего приберегла. Один – троих стоит, – воззрился на Дмитрия. – Что у тебя за бумага? Собирайся, с нами пойдешь.

– За что? – вскрикнула Наталья Васильевна. – Его отца коммунисты расстреляли.

– Госпожа Иванова! Вы меня неправильно поняли. Я приглашаю вашего сына на службу победоносной Германии! Все ваши беды миновали! – Повернулся к своим: – Выставляй!

Полицейские подошли к столу и, опустошая сумку, принялись выкладывать давным-давно не виданные в Людинове продукты: окорок, сыр, масло, колбасу, шоколад, белый хлеб.

– И как венец! – Двоенко достал из кармана своей черной куртки красивую бутылку. – За будущие успехи, Дмитрий Иванович!

– Зачем было маму пугать? Ваня и Валенька и теперь трясутся. – Дмитрий смотрел на полицаев стальными глазами. – Александр Петрович, вы опоздали с приглашением. Я на службе.

– У кого? Где? – от Двоенко на всю горницу разило винищем.

– Назначен начальником биржи труда.

Двоенко опешил. Повернулся к своим.

– Свободны! – Снял куртку, повесил на вешалку у двери. Полицейские, грохая сапогами, пошли из дому.

– Стоять! – скомандовал Двоенко. – Свободны на один час. Через час ждите меня на улице. Наталья Васильевна, вы приглашаете гостя за стол?

– Садитесь, Александр Петрович!

Сел, достал нож со штопором, откупорил коньяк.

– Наталья Васильевна, простите моих дураков. Если можно, рюмки – и разделите трапезу.

Рюмки поставила. Две.

– Мне корову пора доить!

– Садись! – пригласил Двоенко Алексея. – Посуду только принеси себе.

– Алексей пойдет со мной! – Наталья Васильевна увела из дома младших и среднего.

Двоенко поднял глаза на Дмитрия, вел его взглядом к столу, перед собой усадил.

– Не петушись! Поговорим. Но сначала… – Наполнил рюмки. – За фюрера!

Дмитрий выпил. Двоенко – глоточек. Смаковал коньяк.

– Человеком себя чувствую. До старости еще далеко. Поживем среди господ и господами? – Потянулся через стол: – Кто тебя пристроил на биржу?

– Майор Айзенгут.

Двоенко крякнул и отпрянул.

– Начальник Гехаймфельдполицай! Ты давно в их конторе?.. Впрочем, понимаю.

Но не понимал. Выходит, Митька Иванов – непрост. Начальник Тайной полевой полиции – штурмбаннфюрер СС. Его контора – гестапо прифронтовой полосы.

– Не скучно тебе будет безработных к делу пристраивать?

– Сегодня каждый пригодный к труду человек необходим Германии. А вам на вашей работе, Александр Петрович, не страшно?

Чокнулись. Двоенко махнул свою рюмку залпом.

– Моя работа очень даже веселая, Митя! Стреляешь в морду, а брызжут мозги!

У Дмитрия дернулось веко, дернулась щека. Двоенко схватил парня за руку:

– Думаешь, зверь? А что творила братва Ежова? Ты знаешь, что такое «премблюдо»? Это каша, которую восьмого марта давали женщинам на Беломорканале. Но не всем – героиням. Эти героини таскали на себе пятипудовые камни. За выполнение плана полагалось восемьсот граммов хлеба и еще сто граммов в награду можно было купить. А кто план не выполнил, тому сто граммов в сутки! – Налил, выпил, засмеялся. – Митька! Я их мозгами вымажу всю площадь в Людинове.

– Чьими мозгами? Моей матери, матери Мишки Доронина? Старушек, которые не боялись в церковь ходить?

Двоенко пьяно водил руками, отрицая.

– Заткнись! Мозгами Фирина, Френкеля, Когана, Бермана, Кацнельсона Зиновия Борисовича… Не знаешь таких? Значит, повезло. А вот отцу твоему не повезло. Попал на глаза какому-нибудь Зусмановичу!

– Александр Петрович, в Людинове не было Зусмановича! – Дмитрия подташнивало от вонючего дыхания гостя.

– Зусманович с Тухачевским тамбовских мужиков, баб, детишек газами душили. Зусманович приказывал пятилетних расстреливать. – Двоенко говорил ясно, но головы поднять уже не мог. – Когда Тухачевского грохнули на Лубянке, я ходил в церковь, свечу поставил. За здравие Сталина. Сталин их, как вшей, подавил. А теперь его черед пришел. Щелк – и нету вождя вождей. Москва-то пала.