Онассис. Проклятие богини - Сергей Марков Страница 26

По дороге в Грецию тринадцатилетняя Мария согласилась по просьбе капитана корабля исполнить что-нибудь во время воскресной мессы. Правда, согласилась не сразу. Отметим, что уже тогда Мария знала себе цену. Появилась она перед собравшейся публикой — офицерами команды и пассажирами первого класса — в синем платьице с белым воротничком, с распущенными по плечам иссиня-чёрными волосами. Началось её выступление с «Ла Паломы», после чего прозвучала «Аве Мария» Гуно, затем весь её репертуар, а под конец знаменитая хабанера из «Кармен», чем девочка окончательно покорила слушателей. Войдя в образ героини, Мария выхватила гвоздику из стоявшей на рояле в кают-компании вазы и бросила капитану, будто тот был Хосе. В ответ капитан преподнёс ей большую куклу, которую Мария не сразу и сообразила, с какой стороны взять: это оказалась первая кукла в её жизни. «Когда с ребёнком так обращаются, — вспоминала Мария годы спустя, — он слишком рано взрослеет и становится похожим на маленького старичка. Нельзя отнимать у детей детство. Только когда я пела, мне казалось, что меня любят…» Кстати, первые 20 долларов она заработала пением там же, в кают-компании, — их как бы невзначай кто-то забыл на крышке рояля.

Позже, по словам мужа Каллас Батисты, Мария утверждала, что мать украла у неё детство. «Моя мать, — рассказывала она в одном из интервью, — как только осознала моё вокальное дарование, тут же решила сделать из меня чудо-ребёнка как можно быстрее… Я вынуждена была репетировать снова и снова, до полного изнеможения». В 1957 году в интервью итальянскому журналу она говорила: «Я должна была учиться, мне запрещалось без какого-то практического смысла проводить время… Меня лишили каких бы то ни было светлых воспоминаний об отрочестве».

Возможно, пытаясь восполнить холодность требовательной матери и смягчить свою незащищённость, дома Мария почти беспрерывно что-нибудь жевала, набирая вес. Скрупулёзные биографы даже подсчитали, что по достижении подросткового возраста она была пяти футов и восьми дюймов ростом, но весила почти две сотни фунтов.

«Отдушинами в её жизни были музыка и пристрастие к еде, — пишет один из её биографов француз Клод Дюфрен. — С утра до вечера она поглощала конфеты, медовые коврижки, рахат-лукум. За обедом с аппетитом ела макароны. Вскоре — а кто нас побалует лучше, чем мы сами, — она встала за плиту и придумала своё любимое кушанье: два яйца под греческим сыром. Эту пищу нельзя было назвать лёгкой, но ребёнок нуждался в столь калорийном питании, чтобы хорошо петь: в те времена многие придерживались мнения, что хорошая певица не может быть худой. Этим и объясняется, почему мать чудо-ребёнка не препятствовала пристрастию дочери к еде».

Евангелия отмечала, что на родине у дочери изменился характер не в лучшую сторону. «Ещё ребёнком она была подвержена вспышкам гнева и к тому же весьма скуповата; теперь же эти черты становились всё более заметными. Она вела себя недопустимо оскорбительно по отношению к своим родным дядям и тётям… Она так же плохо обращалась и с прислугой, грубила старшим и раздавала пощёчины более юным, чем она. Когда я упрекала её за подобное поведение, она усмехалась мне в лицо и спрашивала: „Ну и что дальше?“ Кроме того, она ревновала к студентам консерватории также, как впоследствии будет относиться к другим певицам, и поэтому многие недолюбливали её. В гневе Мария снимала свои очки с толстыми стёклами и бросалась с кулаками на обидчика совсем как мальчишка!»

И другие однокашники нелицеприятно отзывались о Марии времён учёбы в Королевской музыкальной консерватории (куда, кстати, она была зачислена стараниями Марии Тривеллы, дававшей ей первые уроки вокала, на два года раньше положенных шестнадцати лет: благодаря рослости Марии Каллас обман прошёл незамеченным).

В консерватории Мария начала учиться у известной испанской оперной дивы Эльвиры де Идальго.

«Я услышала каскад не совсем точно контролируемых звуков, вызвавших в душе смутную, необъяснимую тревогу, — вспоминала позже Эльвира де Идальго, ставшая для Марии Каллас настоящей матерью, — но затем я закрыла глаза и представила себе, какое удовольствие я испытаю, когда я буду работать с таким материалом, придавать ему совершенную форму, открывать его обладательнице уникальные драматические ресурсы, о которых она ещё и не подозревает…»

Работали над каждой нотой, над каждой интонацией, как работали когда-то на галерах пожизненно приговорённые.

«Я была как атлет, стремившийся развить свою мускулатуру и находивший особое удовольствие в изнурительных тренировках… Я пропадала на занятиях с утра до вечера», — годы спустя вспоминала Мария. И не раз признавалась: «Всей своей подготовкой, всем моим художественным воспитанием как актрисы и человека музыки я обязана Эльвире де Идальго».

В 16 лет Мария завоевала первый приз в консерваторском конкурсе и начала зарабатывать деньги своим голосом. В девятнадцать Мария спела в Афинском лирическом театре свою первую партию в настоящей опере, «Тоска» Джакомо Пуччини, за баснословную королевскую плату — 65 долларов.

Она обожала своего далёкого, призрачного отца и не любила близкую реальную мать. Один из её друзей по консерватории описывал мать Марии как женщину, чем-то удивительно напоминающую гренадёра, которая постоянно «и толкала, и толкала, и толкала Марию». Дед Марии по матери, Леонидас Лонтцаунис, отозвался об отношениях между Марией и её матерью так: «Она была амбициозной, истеричной женщиной, у которой никогда не была настоящего друга… Она эксплуатировала Марию и постоянно экономила на всём… Это была настоящая землечерпалка денег… Мария каждый месяц посылала деньги чеками своей сестре, матери и отцу. Так вот её матери всегда не хватало, она требовала ещё и ещё больше».

…Двадцать пятого января 1936 года Аристотель Онассис наконец-то увидел, что на его банковский счёт поступил второй миллион долларов. На подходе были и другие деньги. Отметить это событие он решил в неприметном греческом ресторанчике на острове Манхэттен, недалеко от Центрального парка, где умели готовить настоящую мусаку. В одиночестве. И в мечтах.

1

В порядке журналистской практики я около года выдавал на-гора для разных газет и журналов очерки, репортажи, интервью, заметки о подготовке к московской Олимпиаде-80. Не столько о тренировках спортсменов, сколько об истории Олимпийских игр и, так сказать, инфраструктуре, то есть обо всём, что с играми связано, от бюджетов до кухни, от архитектуры и строительства олимпийских деревень и спортивных объектов до моды, от торжественных церемоний открытия и закрытия до безопасности, от транспортного обеспечения до культурно-развлекательных программ…

— Кстати, — сказал мне в интервью один из руководителей «Аэрофлота», — вы знаете, что самая, пожалуй, экстравагантная и закрытая из крупных авиакомпаний в мире — греческая Olympic Airways, основанная миллиардером Онассисом?

Я этого не знал и высказал предположение, что сия авиакомпания, судя по названию, специализируется на Олимпийских играх. Мой высокопоставленный собеседник усмехнулся и ответил, что, во-первых, название — от горы Олимп и олимпийских богов, а во-вторых, хотя компания и в самом деле не раз была задействована на играх, но это не главное её предназначение, здесь всё мутно, ибо Olympic Airways обслуживает многопрофильный бизнес магната, замешанного, между прочим, во многих военных конфликтах современности.