Приключения русского художника. Биография Бориса Анрепа - Аннабел Фарджен Страница 26

Вне семьи дела обстоят не слишком хорошо. Отсутствие организации и бестолковость не уменьшились. Почти каждый день возникают новые комитеты, комиссии, устраиваются заседания, а результат все тот же. Организация общества в земствах и городах ничуть не лучше. Однако это официальная сторона дела, представленная теми, кто управляет, люди же, подлинно воплощающие собой Россию, выше всяких похвал. Никто не ворчит и не падает духом, нет даже горечи, которая была бы вполне естественной. Тяготы переносятся, успехи принимаются без шума и хвастовства, и твердая уверенность в победе – какой бы ни была цена – растет с каждым днем. Люди достойны восхищения и лучшего будущего, хотя мы никогда не будем ни англичанами, ни французами, и маловероятно, что мы достигнем того уровня независимости и гражданской мудрости, который позволил бы нам обойтись без западной опеки.

В августе строились планы покупки дома для семьи Бориса на деньги Хелен. После долгих раздумий, колебаний и совещаний с агентом Поттерсом из Хэмпстеда в фэрфордский домик от Бориса пришла открытка, написанная карандашом: “Думаю, Понд-стрит подойдет. Я много работал в комитете. Генерал, к моему удовлетворению, подписал бумагу. Розы отправлены твоей матери”. Также он сообщал Хелен, что Лэм получил офицерское звание.

Что касается Понд-стрит, то речь шла о трех стоящих рядом домах в стиле эпохи королевы Анны [38] в Хэмпстеде, где теперь расположена Королевская бесплатная больница. Два дома планировалось сдавать, а жить в третьем, самом большом, стоявшем на возвышенности. Такова была традиция семейства Анрепов – частично сдавать внаем городское жилище, что являлось прекрасным способом получать доход без особых затрат. Однако выяснилось, что Хелен не может использовать полученный от шотландских родственников капитал, пока не выйдет замуж, поэтому покупка состоялась только в 1918 году, а пока Хелен с детьми оставалась в деревне.

Продолжая исполнение военных обязанностей, Борис смог теперь вновь взяться за мозаику в доме Этель Сэндз. “С радостью начал работать над мозаикой”, – писал он. Но позже признался: “К несчастью, не смогу закончить мозаику на этой неделе, потребовалось гораздо больше времени, чем я думал”.

Занимала его и светская жизнь. Уэнди Барон пишет: “Став первой патронессой Бориса в Англии, Этель взяла этого огромного, дородного человека в блестящей военной форме и казацких сапогах под свое крыло. Она приглашала его на званые обеды, полагая, что «его английский сам по себе уже занимателен». О своих солдатах он говорил: «Они хорошо обращаются с девушками. У нас не бывает изнасилований и детей, родившихся на войне»”.

Уик-энды Анреп проводил у леди Оттолайн, в Оксфордшире. Там он очаровал Марию Нюс, бельгийку, находившуюся на попечительстве Оттолайн, и она, вдохновленная Дороти Брет, убежала в Лондон, где собиралась помогать Борису делать мозаику. Зная репутацию Анрепа, Оттолайн содрогалась при мысли о том, что может ожидать ее молодую подопечную. Как-то она получила письмо от жившего в Гарсингтоне Олдоса Хаксли, также увлеченного Марией. Хаксли, похоже, особого беспокойства не испытывал.

Мария весьма рассудительна, – писал он Оттолайн, – и каким бы неотразимым ни был Анреп, требуется все-таки участие обеих сторон, чтобы совращение увенчалось успехом ‹…› Мария, кажется, очень и очень счастлива; единственная ложка дегтя – это Ваш ужас перед поведением Анрепа и, как следствие, неодобрение ее поступков.

Некоторое время спустя, будучи крайне недовольна Борисом, Оттолайн написала:

В воскресенье утром появился Анреп в сопровождении двух русских офицеров. Они были в парадной военной форме и русских сапогах. Они были невыносимы с их душевной дикостью и грубостью. Они смеялись по поводу военных зверств: “Конечно, это было с обеих сторон, солдаты жгли и грабили, где бы ни находились”. Без сомнения, такое признание гораздо честнее, чем все наши возвышенные представления о войне, но я просто онемела.

Подобную антипатию испытывала не одна Оттолайн. Олдос Хаксли, пораженный стилем жизни русских и их успехами у дам, жаловался:

Можно только открыть рот в болезненном недоумении, глядя на ‹…› Анрепов со всего света, порабощающих венецианок одним лишь нахальным напором. Чем наглее манеры, тем быстрее и окончательнее победа. ‹…› Наблюдая манеры Анрепа в течение недели, приобретаешь потрясающий опыт.

В мае 1916 года в Фэрфорд пришла открытка от Бориса, где он писал, что

устроил солдатам прощальный вечер вместе с Огастесом Джоном. Подрался на улице с кондуктором и полицией.

Целую.

Бориса часто приглашали в гости, но, как и Оттолайн, Хелен была неприятно поражена переменой в своем возлюбленном. На войне его чувства так огрубели, что Хелен не могла испытывать к нему прежней симпатии – больше она его не любила. И все-таки – а может быть, как раз потому, что ее чувства к нему охладели, – сам Борис все так же любил Хелен, хотя едва ли собирался жить с ней обычной семейной жизнью.

Второго апреля 1916 года Хелен получила отправленное из Риги письмо от Юнии:

Хелен, дорогая! Я так рада, так рада за тебя – ты, должно быть, так счастлива, что Б. с тобой или недалеко от тебя, и я рада, что он наконец вернулся к couche matrimoniale [39], я давно и много раз говорила ему – он женится на тебе, и у вас всех будет нормальная, настоящая, прекрасная жизнь. Иногда мне хочется получать от тебя писем побольше, хочется увидеть тебя и детей, поговорить с тобой, но жестокая судьба смеется над нами, и война разъединяет.

Теперь я нахожусь в новом месте, и на этот раз одна. Это дачное местечко, милое и живописное, с множеством полуразрушенных вилл, холмами и лесами вокруг. Здесь есть и озеро с романтическим названием Лебединое. От города довольно далеко, зато это самое близкое место к линии фронта. Думаю, что нет ни одной женщины, которая была бы ближе к фронту, чем я. Мой славный домик стоит посередине холма, рядом и позади меня артиллерийские батареи, и, поскольку немцы в них целят, я постоянно нахожусь под огнем. Вся земля вокруг покрыта осколками. Все грохочет. Стреляют не переставая день и ночь. Вчера они хотели атаковать нас, и что за ночную музыку мы слушали! Здание сотрясалось, я спала вместе с солдатами в блиндаже. Странное чувство испытываешь, находясь под обстрелом, я очень устаю от грохота, хотя пытаюсь привыкнуть. Я вижу здесь простых и серьезных людей, настоящих героев, целые полки, покрытые славой. Теперь, когда я узнала, что значит находиться под огнем, то просто не могу найти слов, чтобы описать их героизм. А ведь многие из них молоды, совсем еще дети. Но их не назовешь “интересными людьми” в нашем понимании.

Здесь у меня есть ванна и чайный барак, шесть лошадей и аппарат для дезинфекции – все это в моем ведении. Приятно смотреть, как солдаты и даже офицеры радуются, что вымылись. Здесь немного народу, но все они каждый день смотрят в лицо смерти, это серьезное место. И насколько все кажется абсурдным в солнечный весенний день!