Жизнь Марии Медичи - Элен Фисель Страница 26

– О, мадам, – ответил он, церемонно поклонившись, – вы королева!..

Мария была привязана к вернейшим своим слугам, и епископ Люсонский долгое время был ее любимцем119.

При дворе молодого Людовика XIII на епископа Люсонского наконец обратили внимание. Его несомненные таланты произвели впечатление на королеву-мать, которая и после достижения сыном совершеннолетия по-прежнему оставалась у власти. По выбору Марии дю Плесси был назначен духовником Анны Австрийской. Ему также удалось добиться расположения фаворита королевы-матери Кончино Кончини. В ноябре 1615 года он получил должность чиновника, ведающего раздачей милостыни при дворе Анны, супруги Людовика. По словам историка Энтони Леви, «жалованье составляло всего триста ливров, но обязанности были необременительными, а сама должность обеспечивала ее владельцу достаточно надежное положение при дворе»120.

Забегая вперед, скажем, что в 1617 году дю Плесси продаст эту должность за 60 тысяч ливров наличными.

Как видим, поначалу этот человек не играл заметной роли в камарилье, но уже в мае 1616 года он был назначен государственным советником, а 25 ноября того же года Мария Медичи назначила его министром (государственным секретарем), ответственным за ведение иностранных и военных дел. «Это принесло ему 17 ООО ливров, к ним следует добавить 2000 ливров, которые он получал как член Королевского совета, и специальный пенсион в 6000 ливров, выплачиваемый королем»121.

Первый год дю Плесси во власти совпал с началом войны между Испанией, которой тогда правила династия Габсбургов, и Венецией, с которой Франция состояла в военном союзе. Эта война грозила Франции новым витком религиозных распрей, ибо Венеция в то время конфликтовала с Ватиканом, отрицая абсолютную власть папы Римского.

Как венецианцы, так и испанцы посчитали назначение дю Плесси победой испанцев и папы, поскольку в их представлении епископ прочно ассоциировался с прокатолическим крылом, хотя сам дю Плесси старался выказывать беспристрастное отношение как к католикам, так и к гугенотам.

Как министр, он обязан был блюсти интересы Франции на севере Италии, но – при сохранении мира. С этой целью (сохранить мир) дю Плесси предлагал французское посредничество в разрешении конфликтов, но и венецианцы, и савойцы отказались от подобных услуг, не веря в силу и стабильность администрации Кончино Кончини.

В результате его деятельность сводилась лишь к заверениям соседних государств в том, что «политика французских властей всегда будет оставаться открытой».

Важно указать, что в 1616 году еще не было явных размолвок между юным королем и его матерью, но вот неприязнь Людовика XIII к Кончино Кончини становилась все более и более очевидной.

Биограф будущего кардинала де Ришельё Энтони Леви пишет:

«С какой бы силой дю Плесси ни стремился к признанию, богатству и возможности применить свои таланты на практике, он посвящал себя укреплению de facto и de jure власти законного монарха, чьи личные недостатки, по-видимому, он уже хорошо видел. В связи с этим он совершенно обоснованно ищет общества Клода Барбена, генерального контролера финансов, который убедил его не отказываться от Люсонского прихода после назначения министром в 1616 году, чего, в свою очередь, сильно желал Кончини, поскольку эта отставка сделала бы дю Плесси в высшей степени зависимым от него самого»122.

Правда, маршал д’Анкр не особо стремился вмешиваться в политические решения, принимаемые Марией Медичи. Его интересы, главным образом, «заключались в деньгах и власти, а не в управлении, и большую часть первой половины 1617 года он провел в Нормандии»123.

Арман Жан дю Плесси, избегавший открытых нападок на Кончино Кончини, тем не менее имел достаточную свободу действий, хотя его «Мемуары» свидетельствуют о том, что он находил постоянные смены настроений итальянца утомительными.

Он, в частности, писал:

«Досадно иметь дело с тем, кто жаждет слышать лишь речи льстецов, как и с тем, кому нельзя служить, не обманывая, и кто предпочитает, чтобы его гладили по шерстке, нежели говорили правду… В эпоху правления фаворитов у любого, кто поднимается так высоко, непременно закружится голова, и он пожелает превратить слугу в раба, а государственного советника в заложника собственных страстей; попытается располагать, как своим, не только сердцем, но и честью подчиненного.

Итак, поскольку месть кует свое оружие из того, что находится под рукой, маршал попыталсяубедить королеву в том, что я нахожусь в тайном соглашении с принцами. […]

Продолжая подобным образом нападать на меня, он не прекращал попыток использовать меня и Барбена для того, чтоб выпрашивать для себя Суассон, который вот-вот должен был пасть. Мы чинили ему препятствия из опасения, что он через королеву насоветует королю воевать, дабы обогатиться на ссорах и распрях.

Чтобы лишить нас возможности предупредить Их Величества, он поспешил переговорить на эту тему с королевой, однако государыня сочла его просьбу нескромной и отказала ему, так отчитав его в нашем присутствии, что он не смог даже скрыть, до какой степени уязвлен. Однако, не совладав со своим лицом, не удержавшись от упреков, он был обижен не столько самим отказом, сколько обстоятельствами, в которых это случилось, то есть при свидетелях. Ему было досадно, что кто-то увидел, что его влияние на королеву лишь видимость и что он действует наглостью, не имея ее настоящего доверия. Доказательством тому служит последовавшая затем сцена: королева в гневе удалилась в свои покои, и он последовал за ней, но тотчас появился вновь и стал уверять нас, что добился желаемого, хотя было ясно, что он не успел произнести ни слова. Мы ему не поверили и оказались правы, в чем убедились позже, когда королева сама высказала нам свое возмущение его наглостью и заверила, что ни за что на свете не согласится на его просьбу. Вместо того, чтобы заручиться нашей поддержкой, он все более укреплялся в мысли удалить нас от государыни.

Единственным нашим прегрешением была репутация людей, ревностно служащих королю. Некоторые льстецы представили это таким образом, что будто бы, когда разговор касался Франции, о маршале речь и не заходила, а вся слава принадлежала нам, и этим играли на его слабостях; он бывал обескуражен и заявлял, что не станет больше вмешиваться в дела, когда же дела шли хорошо, желал вести их сам»124.

В итоге Арман Жан дю Плесси и Клод Барбен решили отойти от дел. Они вместе отправились к Марии Медичи и объявили ей о своем желании.

Мария была удивлена и спросила, что их не устраивает. Барбен ответил, что они оба вызывают явное недовольство Кончино Кончини и его супруги Леоноры Галигаи. На это королева ответила, что удовлетворена их службой, а это – главное.