Аттила - Эрик Дешодт Страница 26

Эти личные драмы дали повод публично продемонстрировать крушение союза, последствия которого для развития Европы будут непредсказуемы. Дружба, от которой уже почти 30 лет зависело равновесие на континенте, разбилась: Аэций и Аттила, долго бывшие сообщниками, теперь станут противниками.

После смерти Керки со всех сторон хлынули соболезнования. После кончины Эски они удвоились. Аттила ответил всем, кроме Аэция, отметившегося оба раза. Что он ставил ему в упрек, раз не отреагировал на знаки внимания, которые должны были тронуть его больше прочих после сорока лет дружбы, не подорванной их общим стремлением к власти в одной и той же местности? В чем состоял расчет Аттилы? Какой сигнал он хотел подать?

Причину, если не смысл его, с ошеломлением обнаружил Констант: Аттила послал тайных гонцов в Галлию. Конкретнее — к багаудам. (Багауды — галлы, недовольные Римом, — вывели из-под его власти обширные территории галльских земель и жили там, неподвластные римским чиновникам и сборщикам налогов.)

В V веке римская Галлия была лишь красивой легендой. На деле ее поделили между собой мирные варвары, союзные варвары, враждебные варвары, игнорируемые варвары, несогласные галлы и «римские» анклавы, составлявшие теперь в общей сложности лишь малую толику жемчужины империи. Раздробленность царила везде. Даже багауды разделились: они управляли занятыми областями или опустошали их, в зависимости от темперамента тех, кого считали своими вождями.

Аттила не сблизился бы с багаудами, если бы в голове у него не созрел какой-то план против Рима — иначе говоря, против Аэция, как заключил Констант, который потерял сон, пока Аттила не послал его к Аэцию с тайным поручением.

Значит, связь между ними еще не порвана, с облегчением решил Констант. Аттила хочет расставить всё по своим местам: до сих пор амбиции друзей дополняли друг друга, а теперь их пути расходятся.

Аттила считал, что настало время поговорить о судьбе Западной империи. Восточная вышла из игры. Страх перед Аттилой заставлял ее сидеть тихо и платить дань. Но Запад предстояло завоевать, Аттила был к этому готов, но хотел узнать о намерениях своего друга. Чего он хочет?

Чего хочет Аэций? Восток после Феодосия? Разделить Запад со своим другом?

Он, Аттила, удовлетворился бы Галлией и передал бы ему свои завоевания на востоке — Вторую Паннонию, Фракию и Фессалию.

Или же Аэций хочет перераспределить всё? Или предпочитает править вдвоем?

Аттила хотел обсудить это с ним.

Констант уехал, получив эти инструкции, и вернулся с ответами. Аэций не хочет ничего менять.

У каждого из них, считает он, достаточно дел в своей сфере влияния, чтобы не ввязываться в новые авантюры. И потом, Аттила — император, а Аэций — всего лишь патриций. Любая перемена была бы преждевременной.

Преждевременной! Аттила понял, чего ждет Аэций: свадьбы своего дорогого сына с дочерью императора, благодаря которой дорогой сын станет наследником империи, а любящий отец — фактическим императором, хоть и без титула.

Похоже, Аттила упал с небес на землю. Друг отверг его великолепные предложения ради весьма ненадежного союза с императором, учитывая жгучую ненависть Валентиниана III к незаменимому, а потому невыносимому Аэцию. Между ними обнаружилось непримиримое различие. Аэций избегал главных ролей, даже доверился Валентиниану, который был воплощением коварства. Далеко же он ушел от мечтаний их юности.

Император гуннов окончательно охладел к извечному другу. Открывшись Аэцию, он потерпел неудачу, после чего произошел разрыв с несоизмеримыми последствиями, подтвердив то, о чем тогдашние наблюдатели могли догадываться: главная цель Аттилы — Рим.

Завоевания на Востоке, Балканы, Македония, Греция — лишь разменная монета. Как и всех его восточных предшественников, этого гениального азиата неудержимо тянуло на Запад. Притягательность Европы затмевала весь остальной мир.

Именно в этот период его жизни (ему было 55 лет) в поведении императора гуннов стали появляться признаки расстройства. Шантажист закусил удила, царственный шут слетел с катушек. В припадке мании величия он совершенно терял голову. Несравненный дипломат тогда скатывался до недостойного шутовства.

Два из таких приступов произошли в 450 году.

14 июля в 11 часов утра и в двух тысячах километров друг от друга два гонца императора гуннов явились во дворцы Феодосия и Валентиниана с одинаковым посланием: «Аттила, мой и твой повелитель, приказывает тебе подготовить для него дворец, ибо он скоро явится».

На следующий день Констант предстал перед Аэцием. Сообщил ему по приказу Аттилы об этих двух посланцах и не стал скрывать своего замешательства: что у императора гуннов в голове? Аэций не нашелся, что сказать: он знал о любви Аттилы к подобным шуткам.

Две недели спустя, 28 июля, Феодосий упал с лошади, разбил себе голову и умер на месте. Его тело выставили в большом аудиенц-зале его дворца. Хрисафий вышел из дома, чтобы проститься с покойным, его сопровождала малая свита. По дороге его узнали, освистали, свита перепугалась и разбежалась. Его забили камнями.

По завещанию Феодосия империя переходила к его сестре Пульхерии. Она тотчас вышла замуж за своего ближайшего друга, полководца Марциана Флавия, ставшего императором Марцианом. Выбор был недурен, Марциан был энергичным и порядочным иллирийцем, прославленным воином, хорошим управленцем пятидесяти девяти лет.

Констант явился приветствовать его от имени Аттилы и прояснить некоторые вопросы.

Со смертью Феодосия и Хрисафия отпали два невыполненных требования его господина, то есть предоставление в его распоряжение дворца в Константинополе и присылка головы главного евнуха. Но это не отменяло выплату дани, которой обложили империю, а не императора.

«Золото у меня для друзей, а для врагов — только железо», — ответил Марциан. Констант ушел от него с пустыми руками. Аттила не настаивал. Он притворился, что не обратил внимания на этот ответ, не заботясь о пословице «молчание — знак согласия».

Однако, как отмечает Бувье-Ажан, большинство современных историков считают, что этот ответ произвел на него неизгладимое впечатление. Рим отвлечет его от этой неудачи.

В октябре 450 года в Вечном городе скончалась Галла Плацидия, мать императора Валентиниана. Ее сыну было 33 года. Трудный ребенок в детстве, извращенец в отрочестве, он превратился в чудовище — скрытное, вспыльчивое, находящее себе всегда отвратительные развлечения. Империей управлял тогда Аэций, мечтая передать ее своему единственному сыну, любезному Гауденцию, которого рассчитывал женить на Евдоксии, единственной дочери Цезаря. Валентиниан его не расхолаживал, напротив, поощрял эти мечты благожелательными намеками и возобновляемыми обещаниями, потому что боялся Аэция так же сильно, как и ненавидел.

Именно этот момент выбрал Аттила, чтобы ответить на предложение о браке пятнадцатилетней давности, которое сделала ему Гонория, сестра Валентиниана. Известная своим беспорядочным поведением, она неоднократно подвергалась заключению в монастыри, в том числе в Константинополе. Со временем она как будто присмирела, и ей позволили вернуться в Равенну. Тут же ее буйный нрав дал о себе знать. Брат запер ее в другой монастырь, откуда она выходила только под конвоем, чтобы изредка появляться при дворе, где ее показывали, точно диковинного зверя.