Евреи в русской армии. 1827 - 1914 - Йоханан Петровский-Штерн Страница 26

Мысль, заложенная в основании общества Шомрей эмуна, — помочь солдатам «последовательно исполнять заповеди», иными словами — укрепить их приверженность традиции. Важнейшее условие существования общества устав определил как взаимоуважение и взаимопомощь. Устав требовал от членов общества соблюдения самых основных заповедей еврейской традиции — ежедневной молитвы и законов субботнего отдыха. Подробнейшие пункты устава в целом повторяли главные пункты свода законов Шулхан Арух, особенно той его части, которая касалась законов ежедневного еврейского быта: от заповеди о тефиллин (филактериях) до категорического запрета вкушать некошерную пищу. Общество строго регулировало взаимоотношения между солдатами-евреями и военным командованием. Жалобщиков, пытавшихся втереться в доверие к офицерам, общество рассматривало как доносчиков и предателей. В случае утраты или поломки ружья (случавшихся, по мнению историков вооружения дореформенной русской армии, весьма часто) члены Шомрей эмуна обязаны были собрать необходимую сумму в самом обществе и за его пределами — среди жителей близлежащих еврейских общин, — чтобы спасти от наказания солдата-еврея, обвинявшегося в умышленной порче оружия. В случае ареста и заключения под стражу члены общества обязывались принять все возможные меры, чтобы «выкупить» арестованного. Если кто-нибудь из еврейских солдат заболевал и его отправляли в военный госпиталь, члены общества обязывались регулярно посещать больного. В случае гибели еврейского солдата (даже не являвшегося членом общества) члены Шомрей эмуна брались организовать его похороны и погребение по еврейскому ритуалу, с последующими семью днями траура и молитвы.

Деятельность Шомрей эмуна строилась по тем же принципам, что и любое другое общество еврейского самоуправления в черте оседлости. Жребием выбирали трех солдат, ответственных за назначение двух старост. Старосты назначали двух «хранителей» — один отвечал за хранение устава (shomer ha-pinkas), другой за общественную кассу или казну (shomer heshbon). Последний занимался еженедельным сбором средств (tsedakah) среди солдат полка и евреев местных общин. Члены общества платили пять копеек еженедельных пожертвований в кассу общества. Старосты следили за поведением членов Шомрей эмуна и отвечали за выполнение пунктов устава. Они же устраивали собрание членов общества — обсудить, что делать с нарушителями устава или как помочь нуждающимся солдатам. По уставу, старосты с одинаковым рвением пресекали попытки отклонения еврейских солдат от законов еврейской традиции (Торы) и от уложений воинской службы (названных в пинкасе «законами Царя»). На старосту также были возложены обязанности штадлана, отстаивающего интересы еврейских солдат перед начальством: «Если вдруг по жребию выпадет одному из членов общества стоять в карауле или же исполнять [запрещенную] работу в субботу или по праздникам, староста должен пойти к офицеру и умолять его отпустить избранного жребием солдата, чтобы тот смог отдохнуть в субботу или на праздник. Мы должны пользоваться любой представившейся нам возможностью, чтобы упрашивать офицера отпустить его». Хранитель казны всецело отвечал за общественные расходы. Занесенное в пинкас требование полной отчетности по расходам общества лишний раз свидетельствовало, что как в черте оседлости, так и в армии еврейские организации принимали необходимые меры против финансовых злоупотреблений.

Обратим внимание на три особенности Шомрей эмуна. Прежде всего, в отличие от многих других классических обществ еврейского самоуправления, Члены этого общества считали себя не частью от целого, но целым: полноправной еврейской общиной. Об этом говорит употребление в уставе термина кагалену и кагал (т. е. «наша община» или попросту «община»), вместо привычных хавурену или хавура («наше общество» или «общество»). Шомрей эмуна, таким образом, не представляло еврейскую общину, но заменяло ее. Вторая особенность, логически продолжающая предыдущую, заключалась в том, что Шомрей эмуна вбирало в себя функции практически всех разнообразных еврейских обществ, действующих в Царстве Польском или черте оседлости (за небольшими исключениями). Общество Шомрей эмуна отвечало и за пидион швуим (выкуп пленников и арестантов), и за бикур холим (посещение больных), и за гемилут хесед шел эмет (погребение умерших), и за гемилут хасадим (беспроцентные ссуды). Кроме того, Шомрей эмуна действовало еще как обыкновенное молельное общество, особенно после того, как его члены обзавелись собственным свитком Торы. Иными словами, все те функции, которые были распределены между десятками различных добровольных обществ одного или нескольких местечек черты оседлости, были представлены вместе под одной крышей Шомрей эмуна. Наконец, общество отвечало за все 613 заповедей, а не только за некоторые из них, подобно обществам «Читающие псалмы» или «Ухаживающие за больными». В этом смысле Шомрей эмуна на полстолетия опередило возникновение обществ ортодоксального еврейства в самом конце XIX — начале XX в., названных впоследствии Mahzikei ha-Dat, «укрепляющих веру». Разумеется, самым удивительным в истории Шомрей эмуна была его жизнеспособность: несмотря на все военные катаклизмы, несмотря на жесткое ограничительное законодательство, на текучку, вызванную каждым новым набором, когда состав общества полностью сменялся, общество продолжало существовать и действовать. В этом смысле Шомрей эмуна обнаруживает два удивительных качества еврейских солдат: их общинный характер, их традиционалистское упорство, если не упрямство, и в то же время удивительную гибкость и умение адаптироваться к негостеприимной среде.

Картина формирования в среде еврейских солдат традиционных общинных отношений будет не полной, если мы хоть кратко не остановимся на таком важном элементе еврейской жизни, как обучение детей. Из того немногого, что нам известно о формах образования, доступных солдатским детям, напрашивается вывод: и в до- и в послереформенную эпоху еврейский солдат, владеющий русской речью и грамотой, предпочитал для своих детей самое что ни на есть традиционное еврейское образование. Некий культурный архаизм был свойственен образованию еврейских солдатских детей и тогда, когда Хаскала, Великие реформы и ожидание равноправия решительно изменили отношение русских евреев к интеграции. Новые «прогрессивные» формы еврейского просвещения были не по карману еврейскому солдату: он попросту был не в состоянии оплачивать услуги «просвещенных» учителей-маскилим нового поколения. Его выбор был ограничен доступными для него учебными заведениями — более традиционными и более дешевыми. Кроме того, солдаты, попавшие в армию по николаевским наборам и прослужившие около двадцати лет, сохранили традиционное понимание еврейских ценностей, восходящее к эпохе до 1830-х годов. Реформы, вторгшиеся в еврейскую жизнь в 1860-е годы и связанные прежде всего с новым типом школ и новой системой образования, казались николаевским солдатам чужими. Они, может, и соглашались открыть для своих детей талмуд-тору (не хедер), т. е. особую школу, считавшуюся оплотом русификации, но даже в подобных школах, насколько это было в их силах, они пытались составить такую программу, которая отвечала бы в большей степени традиционному типу обучения, чем маскильскому.