Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг Страница 26

Записки Яковлева и Гайлита свидетельствуют, что инженеры усвоили общепринятый стиль жизнеописания. Хотя в основе жанра лежал образ бедного рабочего в качестве героя, его можно было приспособить и для нужд инженеров, обладавших совершенно другой родословной. Решающее значение имели в конечном счете не события и родословные, а лишь их оценка и классификация.

Совершенно по-иному оценивают царское время инженеры из буржуазных семей, которые относились к большевикам неприязненно или враждебно и с радостью остались бы в дореволюционной эпохе. Они тоже делят свою жизнь на две части, однако при этом за первой, счастливой, следует пора ужаса и смертельной угрозы. Они рисуют чудесное, беззаботное существование при царе, которое с известными ограничениями продолжалось еще и после 1917 г., но самое позднее в 1928 г. резко оборвалось. Данные авторы следуют определенному стереотипу, распространенному уже среди дворянства и буржуазных слоев XIX в., как правило, изображавших детство «золотым веком» в жизни каждого человека.

Эти инженеры часто были детьми инженеров царского времени, которые, как Бардин или Угримов, продолжали работать при большевиках, поскольку любили свою профессию и технику и полагали, что смогут абстрагироваться от политической ситуации. Стремление сосредоточиться только на своем деле, оставляя за скобками политические события, во многом переняли и дети старой интеллигенции.

Анатолий Павлович Федосеев (р. 1902) — сын одного из таких инженеров, который хоть и отрицательно относился к советской власти, но не мог отказаться от заманчивых предложений работы. «Таким образом, — пишет Федосеев, — по-современному его можно было бы назвать прагматиком».

Отец Федосеева принадлежал к числу так называемых практикой и, не имея высшего образования, прошел путь от техника в петербургском Мариинском театре до инженера в отделе зерновых запасов Государственного банка. Однако по-настоящему интересную и выгодную работу он стал получать только после революции и не отвергал ее. Напротив, в 1920-е гг. он пользовался возможностью переходить с одного предприятия на другое, знакомиться с новыми го родами и производственными мощностями. Политика для него была почти табу. Федосеев сообщает, что в их семье в 1920-е гг. никогда не говорили о текущих событиях, не читали газет, а отец лишь кратко высказался по поводу рева фабричной сирены, возвестившей о смерти Ленина: «Кажется, этот бандит Ленин умер».

Отец Федосеева — типичный сменовеховец, ратовавший за восстановление страны, не желая при этом заботиться об интересах властителей. Анатолий, самый старший из трех детей, родился в 1910 г. в Петербурге. Его мать владела пошивочной мастерской. Благодаря хорошим должностям, которые занимал отец, у Федосеева было счастливое детство. В дореволюционные годы семья жила в Петербурге, в большом доме на Английском проспекте (позже проспект Маклина), сдавая часть жилья поднанимателю, который приносил детям шоколад, и держала воспитательницу для младшей дочери. Эта мирная и уютная жизнь продолжалась поначалу и после 1917 г. Федосеевы бежали от революции в провинцию и пытались там как можно дольше вести прежнее существование: «Тогда еще можно было в какой-нибудь глуши натолкнуться на людей, которые ничего не знали ни о революции, ни о новой власти. Таким образом и нашей семье… удавалось избегать прямого соприкосновения с новыми порядками и новыми властителями». Они обосновались в кубанской станице близ Екатеринодара (позднее Краснодар), в стороне от Гражданской войны и голода, в просторном деревянном доме с фруктовым садом: «Сейчас наша тогдашняя жизнь кажется каким-то чудом. По всей стране бушевал пожар гражданской войны. Свирепствовали голод и разруха… А здесь, на Кубани, шла нормальная спокойная жизнь».

Федосеев отмечает, что родители всякий раз находили светлые и большие квартиры, не шедшие ни в какое сравнение с жильем, которое доставалось ему в дальнейшем. Переезжая в 1920 г. в Москву, в 1923 г. в деревню Кувшиново в Тверской губернии или в 1925 г. в Дубровку на Неве, они поселялись то в великолепно спланированной, залитой солнцем квартире, то в доме с садом на реке. Семья Федосеевых держала домработницу и, как подчеркивает автор мемуаров, имела очень высокий жизненный уровень. Сам Федосеев наслаждался беззаботным существованием в деревне, летом ловил раков в реке, зимой катался на лыжах. Он не только посещал общеобразовательную школу повышенного типа в Ленинграде, но его отец также целенаправленно пробуждал в сыне интерес к электротехнике, выписывал для него специальные журналы и делал вместе с ним радиоприемник. Целые ночи Федосеев проводил перед приемником в поисках передач из Берлина-Кёнигсвустерхаузена, Парижа или Рима. По его словам, лучшим в его жизни был период нэпа, об этих годах он сохранил немногие, но самые прекрасные воспоминания. В то же время в противоположность детям рабочих он настаивает на том, что ничем не обязан советской власти, а, напротив, постоянно оказывался в конфликте с ней, хотя и старался не думать о политике.

Рис. 8. В.А. Богдан, урожденная Иванова (р. 1911), в Ростове-на-Дону, нач. 1940-х гг. Источник: Богдан В.А. Мимикрия в СССР Воспоминания инженера, 1935-1942 годы, Ростов-на-Дону. Франкфурт-на-Майне, 1982

Жизнь Валентины Алексеевны Богдан, урожденной Ивановой (р. 1911), начиналась примерно так же, как у Федосеева. И она охотно законсервировала бы мир таким, каким он представлялся ей в детстве. Ее семья, подобно семье Федосеева, пыталась не идти на контакт с советской властью и игнорировать политические события. Сыновья у них в роду традиционно шли в священники, и только отец Богдан порвал с этой традицией, став машинистом локомотива. Дети воспитывались в религиозном духе и в соответствии со старыми ценностями; когда Богдан в 1929 г. покинула родительский дом, ей пришлось пообещать матери, что она будет молиться каждый день. Ивановым позволяла терпеть систему религиозная, аполитичная позиция, а муж и свекор Богдан занимали позицию сменовеховцев. Свекор был всемирно известным ученым-агрономом, руководившим научными опытами в засушливых районах Поволжья и после революции отвергшим приглашение американцев: «Если бы все мы уехали за границу, кто бы учил наших, русских молодых людей? Так бы и росли дикарями». Сходными аргументами муж Валентины, Сергей Васильевич Богдан, тоже ученый-аграрник, оправдывал свою жизнь и работу в Советском Союзе: «Я не для них [большевиков] работаю, я работаю для студентов. Если мы, учителя, перестанем честно и хорошо учить нашу молодежь из-за того, что считаем советскую власть плохой, к чему это приведет?» Сама Богдан не отличалась особой религиозностью и не чувствовала себя призванной служить своей стране. Она характеризует себя как аполитичного человека, желавшего наслаждаться жизнью, мало заботясь о внешних условиях: «Я никогда не хотела и не буду принимать активного участия в политике. Жизнь коротка, и есть много других, более интересных для меня возможностей ее заполнить».