Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию - Алистер МакГрат Страница 26

Академический год в Оксфорде уже давно шел, когда Льюис прибыл в университет. Первый семестр 1918–1919 года он пропустил. Академический год в Оксфорде делился на три семестра по восемь недель в каждом: Михайлов (с октября по начало декабря), Хилари (январь — март) и Троицын (апрель-июнь). Но поскольку Льюис успел зарегистрироваться в Университи-колледже на Троицын семестр 1919 года, теперь он считался обычным студентом второго семестра. Он несколько отстал в чтении Гомера, но вскоре нагнал соучеников.

Второй семестр официально начинался в воскресенье 19 января 1919 года[195], со следующего дня читались лекции. Льюис с нескрываемым энтузиазмом засел за учебу. Неделю спустя он описывал распорядок своего дня в письме Гривзу:

Пробуждение в 7.30, ванна, часовня, завтрак… После завтрака я работаю (в библиотеке или в читальне, и там и там тепло) или посещаю лекции до часу, когда на велосипеде еду к миссис Мур… После обеда работаю до чая, а потом снова работаю до ужина. После ужина еще немного работы, болтовни и досуга, иногда бридж, а затем на велосипеде обратно в колледж к одиннадцати. Зажигаю камин и работаю или читаю до двенадцати, когда я укладываюсь в постель и сплю сном праведника[196].

Льюису приходилось жить в колледже в соответствии с требованиями университета: отсутствие на завтраке вызвало бы подозрение и могло бы повлечь расследование с весьма неловкими для Льюиса результатами.

Но кто будил Льюиса в 7.30? Пора упомянуть «скаутов» Оксфордского университета. Льюис в письмах называет их «слугами», вероятно, чтобы не трудиться разъяснять оксфордский жаргон отцу и Артуру Гривзу. В Университи-колледже скауты, исключительно мужского пола, хлопотали с утра до вечера[197]. Каждый отвечал за «лестницу» или несколько «лестниц» и заботился как о чистоте комнат, так и о нуждах их обитателей. Обычно скауты приступали к работе в 6 утра, начиная с 6.45 будили студентов (которые неизменно именовались «джентльменами»), подавали им завтрак в столовой или индивидуально в комнаты, убирали комнаты и, наконец, накрывали в столовой ужин. В пору университетских каникул скауты по большей части устраивались в курортные гостиницы. Льюис редко упоминает скаутов в переписке и дневнике, но были и такие студенты, которые дружили со своими скаутами и долго еще поддерживали с ними связь.

Итак, дни Льюиса, пока он был студентом в Оксфорде, были посвящены занятиям и — не столь откровенно — миссис Мур. После утренних лекций или чтения он катил на велосипеде через Магдалинов мост и дальше вверх на Хидингтон-хилл и в деревню Хидингтон[198]. Миссис Мур нашла себе жилье в доме 28 по Варнефорд-роуд, в доме, принадлежавшем мисс Алме Физерстоун. День и вечер Льюис проводил в обществе миссис Мур, а на ночь возвращался в колледж. Такой распорядок дня был не слишком-то обычен для оксфордского студента, и Льюис, по-видимому, никому о нем не сообщал, кроме верного Артура Гривза (говоря о «семье» в письмах Гривзу, Льюис подразумевает миссис Мур и Морин)[199]. С июля 1919 года Льюис в переписке с Гривзом обозначает миссис Мур прозвищем «the Minto» (обратите внимание на определенный артикль), но нигде нет объяснения этого своеобразного прозвища[200]. Возможно, это вариация ласкового обращения Морин к матери — «Минни», — но слышится и связь с «the Minto», твердой карамелью, изобретенной в 1913 году донкастерским кондитером Уильямом Натоллом и весьма в ту пору популярной[201].

Льюис старался скрыть от отца свою двойную жизнь, сложными способами отводя ему глаза. Например, во время редких визитов Льюиса к отцу миссис Мур писала ему ежедневно. Эти письма были адресованы Артуру Гривзу, жившему поблизости, и заодно у Льюиса, когда он ездил в Белфаст, появлялась дополнительная причина часто навещать друга.

Пока Льюис вел двойную жизнь в Оксфорде, отец сражался за его интересы с военным министерством. Его сыну, настаивал он, причитается компенсация за фронтовые ранения. Изнуренное упорством Альберта Льюиса и силой его аргументов — скорее всего, первый фактор подействовал сильнее второго, — министерство в конце концов сдалось. Нехотя Льюису выдали «вознаграждение за ранение» в размере 145 фунтов 16 шиллингов 8 пенсов. Обрадованный и ободренный победой отец продолжал давить на военное министерство, и в конечном еще оно еще менее охотно выплатило «дополнительное вознаграждение за ранение» — 104 фунта 3 шиллинга и 4 пенса.

Тем не менее отношения между отцом и сыном не были близкими и становились все хуже. Альберт переживал из-за культурного отчуждения сына от родной Ирландии, из-за атеизма, приметы которого он обнаружил в «Плененных духах», и главным образом из-за явного отсутствия сыновней привязанности. Льюис сравнительно редко писал отцу, уклонялся от обязанности проводить с ним каникулы и не проявлял практически никакого интереса к его здоровью и благополучию. По правде говоря, одно из писем Гривзу в июне 1919 года Льюис закончил признанием, что «давненько ничего не слышал от почтенного родителя» и подумывает, уж «не совершил ли он самоубийство»[202].

Но помимо этих тревог очевидно, что главным образом беспокойство Альберта Льюиса насчет младшего сына вызывали его непонятные отношения с миссис Мур. Поначалу он готов был приписать зарождавшиеся подозрения своей избыточной фантазии, но постепенно и против собственного желания Альберт Льюис начал прозревать: тут происходит нечто серьезное. Каковы были финансовые последствия «этого дела Джека»[203]? На тот момент Альберт поддерживал Льюиса материально, однако он начал догадываться, что его деньги идут не только сыну. Отсутствующий супруг миссис Мур («Животное», как она его именовала) алименты платил от случая к случаю. Не составляло труда вычислить основной источник ее дохода. Напрямую она получала деньги, разумеется, от Льюиса-младшего, но косвенно — от самого Альберта Льюиса.

Конец ознакомительного фрагмента