Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века - Бенджамин Мозер Страница 27

Не будем утверждать, что эта попытка Сьюзен увенчалась успехом. Однажды Сьюзен, Джин и Меррилл решили «доказать, что совершенно без предрассудков относятся к сексу, и устроили оргию». Они сняли комнату в мотеле Normandie Village на Сансет Стрип, выпили пива и разделись. Рассматривая голые тела друг друга, они не очень понимали, что им надо делать. Крайняя плоть на пенисе Меррилла была обрезанной, Джину обрезание не делали. По словам Меррилл, Сьюзен все это заинтересовало «с научной, но не эротической точки зрения». Джин вспоминал, что это было просто «омерзительно».

Впрочем, секс в данном случае оказался не самым важным. «Все было по-взрослому, очень «продвинуто» и отрицало условности, – говорил Меррилл. – Именно этого мы и хотели добиться, понять условности и открыть для себя лицемерие мира взрослых, повседневного мира нормальности, чтобы открыть скрытый за этим новый мир».

Эта «оргия» была совершенно не похожа на физическое перерождение, которое Сьюзен пережила в Беркли. Отражая научные цели этой «экспедиции», в начале того лета она написала в дневнике цитату Китса: «О, жизнь не мыслей, а чувств» / O for a life of sensations rather than of thoughts [256]. И вновь Сьюзен ощущала голову как что-то отдельное от тела. По словам Меррилла, она «заставляла себя заниматься сексом с мужчинами. И это был один из основных ее проектов после поступления в Чикагский университет».

В те годы, по словам Сьюзен, Чикагский университет представлял собой «доброжелательную диктатуру». Диктатором вуза был Роберт Мэйнард Хатчинс – человек мессианского склада характера, деятельность которого кажется невообразимой сегодня. Выдающимся его можно назвать уже потому, что он получил должность президента университета в возрасте 30 лет, а также и потому, что его идеи привлекали к нему ведущих деятелей культуры того поколения, как преподавателей, так и студентов.

Хатчинс был высоким и внешне привлекательным человеком. Он родился в семье пресвитерианского священника. Точно так же как и основавшие Гарвардский и Йельский университеты пуритане, он считал, что образование может изменить нацию. Возглавляемый им вуз продвигал идеалы, диаметрально противоположные Америке «сладкого, как патока, хит-парада, а также истерии комментаторов бейсбольных игр и боксерских матчей».

ХАТЧИНС УМЕЛ КРАСИВО ПРЕПОДАТЬ СВОИ ИДЕИ И РЕКЛАМИРОВАТЬ СЕРЬЕЗНОСТЬ ПОДХОДА К ОБРАЗОВАНИЮ, ЧТО, КОНЕЧНО, ПРИВЛЕКАЛО ВНИМАНИЕ ТАКИХ СТУДЕНТОВ, КАК СЬЮЗЕН И МЕРРИЛЛ, КОТОРЫЕ ЧУВСТВОВАЛИ СЕБЯ В СОВРЕМЕННОЙ ИМ КУЛЬТУРЕ НЕ В СВОЕЙ ТАРЕЛКЕ.

В столице Среднего Запада страны он отменил университетскую футбольную команду, что многие студенты, типа Сьюзен, активно поддержали. Под пустующими трибунами закрытого стадиона в 1942 году Энрико Ферми построил первый в мире ядерный реактор.

Чикагский университет был основан в 1890 году Джоном Рокфеллером, и с самого начала в нем придерживались принципов меритократии. Если университеты на Восточном побережье принимали студентов (заявляя об этом открыто или давая понять не напрямую) на основании их расы, пола, принадлежности к определенному классу или религии, то в Чикагский университет зачисляли по результатам одинакового для всех теста. В вуз автоматически не брали детей тех, кто его окончил, и таким образом отказались от системы, создававшей и поддерживавшей кастовые привилегии. Чикагский университет стал первым крупным вузом страны, в который женщин принимали на одинаковых условиях с мужчинами [257], и к 1940 году кандидатскую степень в нем защитили 45 афроамериканцев, больше, чем в любом другом университете страны [258]. В то время в престижные учебные заведения ограничивали прием евреев, а среди студентов Чикагского университета студентов-евреев было много, возможно, даже до 50 % учащихся [259].

Во времена президентства Хатчинса Чикагский университет был молодым и демократичным и, в отличие от других университетов, не обслуживал «старую» элиту. Он был призван создавать новую. В основе программы обучения лежало изучение классиков философии и литературы, и эта программа была для всех студентов обязательной, за исключением тех учащихся, которые получили разрешение не посещать те или иные курсы или предметы.

Там можно было получить отличное общее образование на основе величайших книг и философских идей. По сей день образовательная программа Чикагского университета называется Common Core, что в свободном переводе означает «общее ядро». Оценок студентам не ставили. Вместо системы оценок, как писал Роберт Силверс, основатель издания The New York Review of Books, окончивший вуз в 1947 году, «система обучения Чикагского университета состояла из ряда обязательных для прочтения книг, начиная с трактата Аристотеля «Физика». Все студенты читали «Физику» в рамках одного или двух разных курсов. Читали сочинения Аристотеля по этике. Читали «Республику» Платона. Читали Августина. И так проходили западную философию вплоть до Маркса и Фрейда. Кроме этого, «все должны были получить представление о психологии. Все должны были немного понимать физику, – говорил Силверс. – Надо было иметь представление о квантовой теории» [260].

«Я сторонница обязательной программы обучения, созданной на основе философской мысли, – говорила Зонтаг гораздо позже. – Чтобы все начиналось, да, именно с Платона, Аристотеля, древнегреческих драм, Геродота и Фукидида». Точно так же как и классики, напечатанные в Modern Library, которых она читала в Тусоне, Чикагский университет обещал студентам серьезное классическое образование в области культуры. По словам Зонтаг, отличие Чикагского университета от других вузов заключалось в том, что в Гарварде, например, было «более обширное предметное «меню», но неправильный подход» [261].

«Цель университета состоит в подготовке условий для моральной, интеллектуальной и духовной революции во всем мире» [262], – говорил Хатчинс. Его устремления являлись полной противоположностью узкоспециализированным научным вопросам, которые Сьюзен с дрожью всего несколько месяцев назад записывала в Беркли. Тогда, в период чувственной революции, которую она переживала, Зонтаг «с ужасом поняла, как близка к тому, чтобы соскользнуть в жизнь научного работника».