Курчатов - Раиса Кузнецова Страница 27

Очень приятный, очень скромный юноша, застенчивый, серьезный. Три года прошли в дружбе в Крыму. Пешком ходил на дачи к профессорам, чтобы сдавать экзамены. Работал сторожем в саду, сторожем в кинотеатре. Голова его была полна куплетов, [которые он слышал от] куплетистов в кино.

После Крыма оба [Игорь и Кирилл] переехали в Баку, к Усатому. Игорь Васильевич побывал у Усатого после Кирилла Дмитриевича. В 1925 г. я переехала в Ленинград к брату. Они переписывались.

Иоффе сказал Кириллу Дмитриевичу: „Если Курчатов хоть вполовину такой, как Вы, то зовите“. Игорь Васильевич приехал в Ленинград к Синельникову: жил у Кирилла Дмитриевича — было две комнаты, можно было принимать многих. В 1927 г. мы поженились и переехали в отдельные две комнаты на Петроградскую сторону.

1926 год [был] заполнен творчеством, чрезвычайно интересен. Ходили в кино, театры. Появились друзья — [П. П.] Кобеко, [А. К.] Вальтер. Сплошь и рядом уходили спать под утро. Прибегали домой [в Яшумов переулок] пообедать, между тем много о работе спорили, ругались, но никогда не доходило до оскорблений — в конце споров примерялись. Появился [Ю. Б.] Харитон.

Игорь Васильевич любил оперу, я — оперетту. Игорь Васильевич говорил: „Будем ходить в оперетту, пока ей не надоест“.

Свадьбу отпраздновали „Евгением Онегиным“. Устроили вечер, много юмора, куплетов.

Часто я [приходила] в лабораторию, приносила слюду, кажется, кристаллы. К Игорю Васильевичу и Кириллу Дмитриевичу часто заходил Иоффе вместе со своей первой женой. Их звали „папа“ и „мама“ за заботу о своих сотрудниках. Иоффе и Усатый были женаты на родных сестрах.

В Игоре Васильевиче сочетались застенчивость со смелостью. Горяч был в спорах. Много путешествовал, ходил, ездил. В 1928 г. начинался туберкулез. Уехали в Одессу в отпуск на 2 месяца, потом — к отцу Игоря Васильевича в [Тюрино], на реке Белой.

Игорь Васильевич — компанейский. Отпуск проводил в компании двоюродного брата и сестры Сатрапинских, знакомых родителей — Щепкиных из Уфы, Стрелкова Петра и Антона Вальтера с первой женой Инге, с Н. Н. Семеновым. Ходили по реке Белой на лодке. Игорь Васильевич охотился с ружьем на Селигере. В 1930 г. поехали в Красные Ключи за Уфой. Ехали на пароходе. Высадились у татарского селения. Пробыли день. Игорь Васильевич просил девочку хозяев, где остановились ночевать, научить его петь татарские песни и танцевать. Ехали на лошадях целый день. Правил то Игорь Васильевич, то Марина Дмитриевна, то возница. Был яркий солнечный день. К вечеру подъехали к [Красным Ключам]. Может ли быть так красиво? Вечером [надо] расплачиваться. Деньги [были] зашиты в пальто. Пальто потеряли. Поехали назад. Пальто не нашли. Денег нет, место [не нашли], возница требует обручальное кольцо. [Прошли] на почту. Тут Игоря Васильевича [залихорадило], терял сознание. Всем укрыли. До утра мучился, лежа на полу. Врач определил — малярия. Жили две недели на почте, ждали по телеграфу деньги из Ленинграда. Деньги прислал А. Ф. Иоффе.

После этого я не соглашалась ездить с ним в походы. Но Игорь Васильевич готов был вновь. На следующий год — в Гаспру к А. Ф. Иоффе. Игорю Васильевичу нездоровилось, и он ездил туда.

„Кто с тобой хлеб-соль не ест, тот враг твой“, — [говаривал Игорь Васильевич]. Все события своей жизни Игорь Васильевич бурно не переживал… Все в себе… Так незаметно прошли годы.

Всегда жизнерадостный, неунывающий был. Любил давать прозвища. Кувшинский — „Евгенович“ — Евгеньевич. Шаравский — „подопри гора“ — высокий. Часто [заходили] Харитон, Вальтер с братом, Френкель. Было весело, много думали… — какие приятные люди…

Одежде Игорь Васильевич не придавал значения. У Игоря Васильевича — вельветовая толстовка с бабочкой-галстуком.

Дома Игорь Васильевич просматривал иностранные журналы, записывал в тетрадь, работал много. Уже в Ленинграде был депутатом. Читал лекции в Политехническом институте. Много. Работал в Пединституте. Дома работал очень много. Всегда был довольно веселый. Хватало времени на лодках кататься. С В. Бернашевским — механиком — гуляли вместе. О политике всегда молчал. Каждый день приезжал „черный ворон“. Никогда не осуждал людей.

Война застала в Крыму. [Свои именины] 18 июня забыл. Решил отметить в воскресенье. Игорь Васильевич вернулся сияющий. Речь Молотова… Сразу вернулись в Ленинград. На вопрос, как поступать, Институт собирается в эвакуацию: „Мне ехать или не ехать с Институтом?“ — [ответил]: „Решай сама“.

Каждый день переписывались открытками в Крым. Затем — месяц молчания. Я и Марианна Александровна (жена А. П. Александрова. — Р. К.) друг друга уже знали, т. к. в это время исчез и Анатолий Петрович. После месяца молчания — телеграмма из Поти. Из Поти ехал в Казань в короткой морской куртке, на станции — сильный мороз, полно вшей. Остерегаясь от вшей, всю ночь ходил в ожидании поезда по перрону. Приехал в Казань с воспалением легких. В больнице отпустил бороду».

Сохранились письма Игоря Васильевича Марине Дмитриевне и ее к нему — трогательные и нежные, полные любви и заботы, — за три десятилетия с 1926 по 1958 год. Из них и других личных бумаг проглядывают время, события, окружение супругов, их душевное богатство. Тридцать три года шли они вместе по жизни, гармонично дополняя и глубоко понимая друг друга.

Все эти годы она была для него любящей и справедливой, радостной и щедрой, приветливой и деликатной. Такой вспоминают ее друзья и соратники Игоря Васильевича, их родственники. Курчатов действительно был поглощен наукой, которой жил. Его «верная и любимая женка» поселилась в его сердце навсегда, обитала и была с ним повсюду, даже когда он находился далеко-далеко от нее. А она старалась сделать его жизнь цельной, наполненной и одухотворенной. Когда удавалось, они вместе посещали симфонические концерты, оперу, ее любимую оперетту. Особенно любили музыку Рахманинова, Чайковского, Сибелиуса, Брамса, Шопена, Мусоргского, Глинки, Бородина. Слушали ее и в концертных залах, и дома, крутя граммофонные пластинки, которые собирали. Имевшая музыкальное образование, Марина Дмитриевна и сама часто играла классику, а Игорь Васильевич и брат ее Кирилл Дмитриевич, иногда подыгрывая, составляли ей компанию. Не играть она не могла. Даже в тяжелые 1920-е годы, после потери родителей, живя в Симферополе, они с братом брали рояль напрокат и играли. В Ленинграде в их квартире стоял рояль фирмы «Антон Гофер», в Москве — «Стенвей», потом — «Блютнер».

Они любили путешествовать. В 1930-е годы часто отправлялись на Урал, на родину Игоря, к родным в Уфу на лечение кумысом, в Крым, на Кавказ. Двоюродная сестра братьев Курчатовых Прасковья Никоновна Остроумова оставила небольшой рассказ о их отдыхе в Дюртюлях [97] — местности в районе Уфы, куда Игорь, Марина и Борис приехали летом 1929 года и где в то время находились родители. «Пашере», как звали братья сестру, выехать в Дюртюли со всеми на пароходе не удалось — она в то время училась, у нее заканчивались экзамены. Она только пришла на Сафроновскую пристань проводить родных.