Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад Страница 27

Тут я заметил несколько волн поменьше; минуя внешние коралловые рифы, они вздымались во внутреннем пространстве. Все волны вокруг стали ниже и слабее. Я погреб вперед, уже не заботясь о том, что меня может раздавить массивом волн.

Меня трясло от притока адреналина. «К черту страх!» – пробормотал я.

Я следил за океаном, словно котяра, изготовившийся к прыжку. Очень скоро мимо внешнего рифа двинулась волна высотой метра в полтора. Я подгреб под нее. Задняя часть доски накренилась, и прямо у меня перед глазами замаячили бело-лиловые коралловые рифы. Я выпрямился и удерживал равновесие, хотя корпус тянуло вперед.

«Упрись на ту ногу, которая сзади», – приказал я себе.

В нижней части волны показалась трещина. Я соскользнул вниз по стенке к подошве и с силой надавил на доску стоящей сзади ногой. Нос доски выскользнул из трещины, зачерпнув немного воды. Закрученные струи, ринувшиеся с подошвы, ударились в днище доски и чуть не сбили меня с ног. Я резко наклонился, волна нависала надо мной, как башня. Гребень заслонил солнце, и стенка волны окрасилась темно-синим.

Мой мозг запротестовал: «На тебя сейчас рухнет волна. Вали отсюда!»

Но тут раздался другой голос, голос какой-то всеведущей силы: «Она приоткрывается, она закручивается, ты как раз уместишься внутри».

«Невозможно. Гора вот-вот обрушится, а ты прямо под ней, надо занырнуть от греха подальше».

«Вовсе нет. Она изогнется, и ты попадешь прямо внутрь».

Я на автомате подтянул колени к груди, и доска скользнула в полость. Я въехал в трубу и закрыл глаза.

Вокруг все грохотало. Я открыл глаза. В овальном окошке виднелась песчаная коса. Каменистые пики. Кокосовые пальмы. Но вот грохот унялся, и вращающаяся полость погрузилась в тишину. Зловещая стена волны изогнулась и обволокла меня со всех сторон, затянув в свою утробу. Она могла меня покалечить или даже убить, но вместо этого сжимала в ласковых объятиях, и я завис где-то между паникой и восторгом. Все потаенное, доселе незримое, теперь обрело яркость и пульсировало во мне. Я был здесь, в этой неуловимости, в вожделенном пространстве чистого счастья.

Окошко изменило форму, вжииих! – я вынырнул, и на меня обрушился внешний мир со всеми его красками, звуками и суматохой.

Отца я увидел сразу же. Он ослепительно улыбался, глаза лучились любовью, и я ощутил себя рыцарем, который привез домой золотую чашу. Я скатился по задней стенке волны.

– Вот это да, Чудо-Мальчик! Ты потрясающе прокатился по трубе!

Я кивнул. Губы щипало от соли. Я заметил, что по груди отца стекает струйка крови. На спине красовалась большая глубокая рана.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Все нормально, Оллестад.

– У тебя кровь вовсю хлещет!

– Все не так страшно, как выглядит…

Мама говорила то же самое о своем подбитом глазе.

– Расскажи, как это было? – поинтересовался отец.

– Н-ну… – я пытался отыскать какие-то слова, образы, но улавливал только ощущение: никогда в жизни мне не было так хорошо.

– Даже не знаю… Круто, – сказал я.

Отец ответил мне долгим взглядом. Казалось, он находился в полной гармонии с тем пронзительным восторгом, который разливался по моему телу.

– Очень немногим удавалось попасть туда, где ты только что был, – сказал он. – Туда, где нет места всякой шушере.

Мы дрейфовали на досках и размышляли о том идеальном пространстве, где я побывал. На море наступило затишье. Капли крови отца падали прямо в океан, но после катания я даже не думал об акулах. Казалось, мы неуязвимы, потому что являемся частью окружающего мира. Все, что совсем недавно казалось чуждым, вдруг наполнилось смыслом и мудростью.

…возле крыла. Вдруг она схватила меня за руку и сдавила ее так, что я вздрогнул от неожиданности.

– Как он мог умереть? – вопрошала она. – Как твой отец мог умереть?

Я зарычал, как волк, в которого, казалось, превратился. Ее вопрос был отметен, отброшен прочь прежде, чем мозг мог его переварить. Моя замерзшая кожа словно превратилась в жесткую шкуру, не пропускавшую ни снег, ни ветер, ни дурные мысли. Я опустился на корточки, чтобы еще глубже влезть в эту шкуру. Затем скользнул под крыло, постелил на снег коврик и подоткнул его под заднюю стенку нашего убежища.

– Забирайся под крыло, – велел я.

Сандра вползла в убежище, и я последовал за ней. Она обвила меня руками. Два зверя, укрывшиеся в своей норе.

– Надеюсь, нас найдут, – сказала Сандра.

– Поспи, – ответил я. – Надо отдохнуть.

– Мы умрем? – спросила она.

– Нет, – заверил я, а сам подумал, не замерзнем ли мы насмерть, дожидаясь, пока нас спасут.

От близости тела Сандры под крылом стало тепло, и я провалился в сон.

* * *

Я видел сон, в котором понимал, что все это мне уже снилось – до того, как я открыл глаза впервые после катастрофы. Я пытался подсчитать, сколько часов прошло с тех пор. Или это было меньше часа назад?

В том сне я лечу вверх ногами. Мои синие «Вэнсы» мелькают над головой. Меня засасывает в светящийся белый овал с черной каймой. Сверху просачивается зернистый свет. Я лечу к нему вперед ногами и спрашиваю себя, что происходит. И тут приходит ясный и спокойный ответ: «Ты умираешь». «Надо же, умираю», – удивленно повторяю я. Вдруг что-то начинает тянуть меня вниз. Я никак не могу добраться до зернистого света, до приоткрывшегося просвета. Меня удерживают две руки, две струи – нет, скорее сильная волна. Она не дает мне подлететь к зернистому свету.

– Он прыгнул на меня, – проговорил я и проснулся от звука собственного голоса.

Сандра лежала, крепко обняв меня. Руки у нее были очень холодные. Я повернулся и прижался к ней, уткнувшись лицом ей в шею. Представил, как отец напрыгивает на меня в тот момент, когда самолет разваливается на части. Он спас мне жизнь, и я найду способ спасти его. Я цеплялся за эту надежду, хотя в глубине души знал, что уже слишком поздно. Приникнув к телу Сандры, я снова задремал.

* * *

Меня разбудил какой-то глухой щелчок в воздухе. Вскоре он повторился. Я не мог понять, что это за звук, то накатывающий, то исчезающий, как волны тумана.

Часы на руке у Сандры все еще тикали. Мне на память пришел рекламный слоган часов «Timex»: «Опять пойдут, даже если упадут». Я пригляделся – это и впрямь были «Timex». Время близилось к полудню, обе стрелки, большая и маленькая, были возле цифры 12. Я рассмеялся.

– Что такое? – спросила Сандра.

– Все еще идут, – ответил я.

– Норман, что с нами будет? – сказала она.

Я не знал, что ответить. Я прикидывал, сколько мы уже находимся наверху. Самолет вылетел около семи. Значит, прошло часов пять. А что мы сделали за все это время?! Тут стрекочущий звук приблизился, и я узнал его. Я по-пластунски выполз из-под крыла и встал на четвереньки.