Бабье царство. Дворянки и владение имуществом в России (1700-1861) - Мишель Ламарш Маррезе Страница 27

Другие авторы оспаривали эту пессимистическую оценку Рейнгардта. Как отметил М.Ф. Владимирский-Буданов в своем основательном обзоре истории русского права, законодательство XVIII в. примечательно тем, что в нем нет положений, посвященных отношениям мужа и жены, которые лежали бы в сфере религиозной идеологии. Он указал, что правила, запрещавшие раздельное проживание супругов, были приняты в то время, когда власти империи начали переселение крестьян и стремились предотвратить разрушение крестьянских семей. Более того, Петр Великий решительно освободил женщин всех сословий от обязанности следовать за мужьями в ссылку, а это значит, что государство установило определенные пределы власти мужей над женами.

Владимирский-Буданов писал также о том, что в XVIII в. не существовало постановлений, в которых говорилось, что жены обязаны подчиняться своим мужьям. Указ 1782 г. впервые в истории гражданского права прямо предписывал женщинам покорность, и лишь в 1830 г. составители Свода законов добавили слова о том, что женское послушание должно быть абсолютным. Если бы этот закон применялся на практике, то, по мнению Владимирского-Буданова, он не только являлся бы посягательством на имущественные права женщин, но и препятствовал бы им подавать в суд на своих мужей. Между тем женские права в этом отношении никогда в России не ограничивались. К.Д. Кавелин, напротив, полагал, что статья, предписывавшая женам покорность, была не просто рекомендацией, но имела реальную законную силу; поэтому брак с неизбежностью сурово ограничивал личную свободу женщин.

Н.М. Карамзин был убежден, что эта новая тенденция к подчинению женщин возникла в российском праве под иностранным влиянием, и обвинял М.М. Сперанского в подражании Кодексу Наполеона при составлении проекта российского Гражданского уложения 1809 г.

С середины XIX в. разительное противоречие между личными и имущественными правами замужних женщин в российском законодательстве не только привлекало растущий интерес правоведов, но и обострялось по мере приближения к концу императорского периода истории России. В 1880-х гг. члены комиссии по составлению нового Свода законов подробно обсуждали эти досадные несоответствия в правовом статусе женщин, причем многие из них выступали за ограничение власти мужей над женами. Один депутат утверждал, что институт брака в России все еще подчинен принципам Домостроя, заложенным в XVI в., что исключает возможность активного контроля замужних женщин над имуществом. Суды, по его словам, ставили себя в невозможное положение, разбирая споры между супругами по поводу принадлежности приданого: хотя имущественное право гарантировало женщинам независимое владение, судебные власти нередко искажали смысл закона, объявляя, что в браке мужья выступают опекунами приданого своих жен. В кругах правоведов и чиновников с опытом судебной практики преобладало мнение, что у замужних женщин мало шансов управлять и распоряжаться своими имениями, если мужья им этого не разрешают.

Естественно, что большинство данных, свидетельствующих о значении раздельного владения имуществом, происходит из судебных дел о тяжбах между супругами. Нотариальные же материалы служат важнейшим источником информации о том, какую роль играло раздельное имущество в сравнительно дружных семьях, а также позволяют оценить, насколько тщательно соблюдало дворянство юридические формальности. Анализ мужских и женских подписей под имущественными сделками показывает, что владение со стороны женщин имуществом во время брака существовало далеко не только на бумаге. При продаже имений и заключении любых других имущественных сделок присутствие сторон было совершенно необязательным: дворяне обоих полов часто посылали своих представителей подписывать соглашения и документы вместо себя. Так, отпуская крепостных на волю, владельцы почти никогда не являлись лично в учреждения, выполнявшие нотариальные функции по имущественным сделкам (см. в наст. изд. Приложение 1), а поручали дело управляющему или деревенскому старосте.

Но если бы женщины являлись лишь формальными владелицами имущества, можно было бы ожидать серьезной разницы в количестве мужчин и женщин, присутствующих при продаже недвижимости. Женщины могли не присутствовать лично при нотариальном оформлении сделки, когда они продавали или приобретали имущество: женам было проще поручать представительство мужьям, чем ездить по делам самим. В сущности, так было бы удобнее всего, если бы, в соответствии с предположениями ученых, женщины возлагали все решения по поводу управления собственностью на мужей или других родственников мужского пола. Однако подписи под купчими записями говорят о том, что и мужья, и жены были верны не только букве, но и духу закона о раздельном имуществе. И покупая, и продавая собственность, мужчины и женщины лично присутствовали на продажах почти в равных пропорциях. Как видно из данных (табл. 3.1), в XVIII в. помещики обоего пола засвидетельствовали подписью почти 90% покупок и продаж деревень. Более того, когда в XIX в. уровень присутствия женщин при заключении сделок снизился, то вместе с ним пошло вниз и личное участие мужчин в их оформлении. По всем уездам и за весь период наблюдений поведение дворянок оказывается удивительно сходным с поведением мужчин-помещиков: и те и другие одинаково не желали доверять уполномоченным лицам дела, связанные с недвижимостью.

Состав лиц, подписывавших документы вместо неграмотных дворянок, еще ярче подчеркивает стремление супругов строго соблюдать официальное разделение их имущества. До XIX в. многие дворянки были не в состоянии заверить документ своей подписью. Но, как ни странно, подписи мужей и родственников не являются самыми многочисленными в имущественных сделках неграмотных женщин: в среднем 22% женщин в XVIII в. просили мужей подписывать за них купчие, но куда чаще они обращались к священникам или чиновникам с просьбой засвидетельствовать их сделки (см. табл. 3.2). Судя по нотариальным записям, бывало, что неграмотные дворянки просили чиновников расписаться за них даже тогда, когда их собственные мужья тоже приезжали в контору по своим делам. Так, в 1777 г. в Тамбове прапорщик Извольский лично присутствовал при оформлении его женой в провинциальной канцелярии залога тридцати душ крепостных. Сам Извольский отдал в заклад 20 десятин земли, так что вместе супруги получили 1500 руб. — вероятно, на уплату долгов. Извольский подписался под своей закладной, а жена его Елена попросила секретаря заверить ее закладную. К тому же дворяне обоего пола, как оказалось, не склонны были просить своих супругов заключать за них сделки, когда речь шла о продаже собственности [85]. Определенно супруги были заинтересованы в общем финансовом благополучии, хотя бы ради детей, но если они не могли сами присутствовать при сделке, то скорее готовы были обратиться к третьему лицу с просьбой похлопотать об их интересах. Эти особенности нотариальной практики не оставляют сомнений, что представительство замужних дворянок в их собственных делах считалось само собой разумеющимся, даже если их участие сводилось просто к личному присутствию в момент сделки.