Танец убийц - Мария Фагиаш Страница 28

— Ты держишь меня за актрису. — Драга встала и, нервничая, подошла к окну. — Но если вы так славно чувствуете себя простыми обывателями, хотела бы я знать, почему же вы себя ведете как два взбесившихся Борджиа [33]и разбиваете голову офицеру?

— Потому что он нас провоцировал. Потому что этому приятелю пришло в голову делать грязные намеки насчет нашей сестры, которая считает себя королевой Сербии.

— С оскорблениями должен разбираться суд. Винная бутылка — это не аргумент.

Не утруждая себя тем, чтобы о нем доложил слуга, в комнату небрежной походкой вошел Лаза Петрович.

— Вы хотели говорить со мной? — сказал он, и в его тоне прозвучал легкий упрек.

Она холодно разглядывала его.

— С каких это пор у Вас заведено побуждать моих братьев к дезертирству?

— Моего побуждения здесь не требовалось, мадам.

Никола взял Драгу за руку.

— Пожалуйста, не притягивай сюда Лазу. Он меня не уговаривал и не отговаривал. Я отдал ему мое прошение об отставке, а он должен был передать его тебе. Он сказал, что попытается. Вот и все.

— Где это прошение? — спросила Драга.

Лаза достал конверт из кармана кителя. Не открывая его, Драга разорвала конверт и в гневе бросила обрывки в лицо генерала.

— Вот так. Все улажено.

Небрежно убрав клочки бумаги с мундира, Лаза вынес унижение с терпением отца, который понимает, что ребенок должен перебеситься.

— Жаль, — сказал он. — Это было толково составленное письмо, очень неплохо написанное. Капитан наверняка трудился над ним целый день.

Никола засмеялся:

— Ну, в общем-то, я не зря старался. У меня есть копия.

— Вы чересчур много на себя берете, генерал Петрович, — недовольно сказала Драга. — Вы флигель-адъютант короля. Не воображайте только, что Вы его серый кардинал.

Лаза огорченно покачал головой:

— Вы действительно делаете тяжелой жизнь людей, которые Вам преданы, мадам.

Он направился к двери, и, когда уже собирался взяться за ручку, его остановил голос Драги:

— Позволю себе заметить, генерал, что я Вас еще не отпускала.

Он повернулся к ней, но остался стоять у двери.

— Оставим эти детские штучки, Драга, — раздраженно сказал он, — по крайней мере, когда мы среди своих. Вы для кого угодно можете быть королевой, но только не для меня. День, когда я стану считать Вас королевой, будет для Вас черным днем. Потому что я не смог бы быть верным ни одной королеве, в том числе и Вам. Я не странствующий рыцарь, который во имя своей дамы сражается с копьем наперевес. Зато друзьям своим я предан до конца. Нет нужды специально об этом Вам напоминать.

Он вышел и грубо захлопнул за собой дверь.

Никодим собрал разбросанные по ковру обрывки и, смяв их в комок, отдал Николе со словами:

— Возьми. Не следует допускать, чтобы кто-то достал твое прошение из корзины для бумаг. Оно тогда попадет скорее в какую-нибудь редакцию, чем на письменный стол Саши. Ты же знаешь, как он не любит такие вещи.

В дверь постучали.

— Что еще?! — закричала Драга. — Entrez!

Это была Милица. Сделав книксен, она сказала:

— Простите, что помешала, мадам, но в прихожей ждут дамы, которым Вы назначили прием на девять часов. И в Сербском зале сидят еще несколько. Сейчас уже половина двенадцатого. Может быть, мне попросить дам прийти в какой-либо другой день?

— Нет, — сказала королева, — я приму их. — Она повернулась к своим братьям; — Убирайтесь. Пройдите через мою комнату, чтобы не попасться Саше на глаза и не каяться потом, зачем вы здесь.

Они, будто школьники, услышавшие звонок на перемену, ринулись через ее будуар и соседнюю спальню и захлопнули за собой дверь так, что зазвенели стекла.

— И не вздумайте еще раз попасть в какую-нибудь заваруху! — закричала им вслед Драга, не ожидая, что ей ответят.

Она слышала, как они, звеня шпорами по каменному полу, устремились через прачечную и фойе к главному выходу. С удивлением и не без зависти Драга покачала головой, прошептав: «Сколько в них жизни, сколько молодости!» Затем она попросила у Милицы список приглашенных к аудиенции и сказала:

— Давайте посмотрим, какие наказания меня ожидают.

Равнодушно прочла она список. Все просили о помощи, вернее, ждали чуда. Одна просила освободить сына от армии, вдова ходатайствовала о пенсии, другие — устроить племянника в военную академию или принять брата на государственную службу. Молодые выпускники школ считали ниже своего достоинства идти по стопам своих отцов и становиться земледельцами, скотоводами или ремесленниками. Все стремились стать государственными служащими, но число мест в министерствах и префектурах было ограниченно, и никто, даже королева, не мог создать новые.

Рискованное указание Александра просто закрыть в Сербии десять гимназий не привело к заметному улучшению ситуации. Школы продолжали выпускать все больше молодых людей, которые не хотели и слышать о работе в сельском хозяйстве, но не находили никакой работы в учреждениях. И каждый молодой человек, получивший отказ, присоединялся к непрерывно растущему числу недовольных. В других странах ключом к прогрессу было образование масс; в сумасбродной, неуправляемой Сербии образование только усиливало хаос. «Как же так получается, — размышляла Драга, — что изучение латинских глаголов, закона всемирного тяготения Ньютона или истории Тридцатилетней войны превращает послушных сербов в воинственных радикалов?»

В странах западнее Дуная в банках, на фабриках, в торговых домах, в больших и маленьких магазинах трудились миллионы клерков, кассиров, бухгалтеров, продавцов и управляющих, в то время как у сербских выпускников, с трудом получивших образование, был только один выбор: попытаться поступить на службу в государственное бюро — или без конца слоняться в парке Калемегдан и в тени дубов читать скачущим по веткам воробьям шиллеровское «Кольцо Поликрата».

— Давайте начинать, Милица, — вздохнула Драга. — Интересно, что они ожидают от меня сегодня.

— Что на этот раз у нас новенького, Мика? — спросил генерал. Это был действительно день сплошных неприятностей.

— Генерал Цинцар-Маркович просит безотлагательно аудиенции у короля, — доложил Наумович, едва переводя дыхание.

— Ей-богу, когда такое слышишь, можно подумать что турецкая армия стоит у ворот. Что же ему надо?