Пикассо и его несносная русская жена - Сергей Нечаев Страница 28

Разлюбившему мужу назвать бывшую жену «сумасшедшей» - проще всего. Но факты говорят совсем о другом: срывы и истерики потерявшей голову обманутой женщины - это одно, а сумасшествие - это совершенно другое. Бывший муж ничего не хотел о ней знать, и она просто цеплялась за какие-то ниточки прошлого, которые можно разорвать только одним волевым решением. А вот силы воли-то у нее как раз и не было. И пока была свежа кровоточащая рана памяти о бросившем ее муже, она просто не могла прийти в себя от отчаяния. Ей, как и многим другим людям, оказавшимся в подобной ситуации, было не дано сразу смириться с мыслью, что прошлого для Пикассо не существует и что она умерла для него ровно в ту минуту, когда он возжелал новую женщину.

Впрочем, в народе, наверное, не случайно говорят, что любовь слепа, и сумасшествие водит ее за руку.

Знакомство со следующей спутницей жизни произошло у Пикассо в августе 1936 года в популярном кафе «Две образины» (Les Deux Magots), где собирались сюрреалисты, абстракционисты и прочие представители художественного бомонда предвоенного Парижа. В это кафе Пикассо любил заходить после вечерней прогулки, в тот день он ужинал там со своим другом, поэтом Полем Элюаром, Эльф - очередной пес Пикассо - как обычно, попрошайничал у соседних столиков. Взгляды Пикассо и этой 29- летней женщины случайно встретились, ее красота не смогла остаться незамеченной. В восхищении он пробормотал несколько слов на испанском. Оказалось, что прекрасная незнакомка хорошо знакома с языком Сервантеса: ее детство прошло в Аргентине. Они разговорились, и Пикассо пересел за ее столик.

Ее звали Дора Маар, она была фотографом. С передовыми взглядами, натурой странной, импульсивной и удивительно яркой.

Фотограф Брассай, друг Пикассо, знал ее в тот момент уже лет пять-шесть, и вот что он рассказывает о ней:

«Она тоже начинала как фотограф. Тогда ни у кого из нас еще не было собственной лаборатории, и мы нередко вместе проявляли пленки в одной и той же темной комнате на Монпарнасе, которую наш общий друг, американец, предоставил в наше распоряжение».

Она родом из провинциального города Тура (родилась 22 ноября 1907 года), ее настоящее имя - Генриетта-Теодора Маркович. Единственная дочь архитектора Йосипа Макровича, хорвата по национальности, учившегося в Вене ив 1896 году обосновавшегося в Париже, и француженки Жюли Вуазен, ярой католички из долины Луары.

К моменту знакомства с Пикассо Дора Маар вполне успешный коммерческий фотограф (она снимала портреты для рекламы) и художник.

В 1910 году ее семья уехала в Буэнос-Айрес, где Иосип Макрович получил несколько крупных заказов, в том числе на строительство здания посольства Австро-Венгрии. За эту работу, в частности, он получил орден от императора Франца-Иосифа, но умудрился стать едва ли не единственным архитектором из Европы, который не обогатился в Аргентине.

В 1926 году семья вернулась в Париж, и Дора Маар (этот творческий псевдоним она придумала для себя сама) поступила на курсы в Школу декоративного искусства и Школу фотографии. Параллельно с этим она начала посещать знаменитую частную «Академию Жюлиана», из которой вышло немало прекрасных художников и скульпторов, в том числе и женщин. Французское правительство в то время запрещало учиться в Школе изящных искусств (Ecole des Beaux_Arts), так как основной метод обучения - рисование обнаженных моделей - считался неподобающим для представительниц слабого пола.

После этого она работала в Барселоне и в Лондоне, а теперь имела собственную фотографическую мастерскую в 14_м округе, на улице Кампань-Премьер. Дора знала почти всех известных фотографов и операторов того времени. С некоторыми из них она была «более чем знакома».

О ее первой встрече с Пикассо сохранилась красивая легенда. Во всяком случае, Пикассо сам потом рассказывал, что, когда он впервые увидел Дору в кафе «Две образины», на ней были черные перчатки с аппликациями в виде розовых цветочков. Она сняла их, взяла длинный остроконечный нож и стала тыкать им в стол между растопыренных пальцев. Наверное, она хотела проверить свою нервную систему. А может - решила шокировать окружающих. В любом случае, время от времени она немного промахивалась, и когда перестала играть с ножом, ее рука была в крови. По словам Пикассо, именно это пробудило интерес к ней. Он был очарован и даже попросил подарить ему те самые перчатки, которые с тех пор хранились у него в застекленном шкафчике вместе с другими памятными сувенирами.

Дора Маар очень неплохо говорила на испанском, и это здорово облегчило ей первые контакты с Пикассо. Ей тогда было 29 лет, а ему - 54 года.

Потом она стала приходить к нему в мастерскую на улице Великих Августинцев. Кстати, говорят, что это именно она нашла ее. Потом она поселилась на этой же улице в квартире за углом и стала все больше и больше предаваться живописи.

Пикассо потом говорил:

- Я могу твердо сказать, что после знакомства со мной жизнь Доры стала более содержательной. Более целеустремленной. Фотография ее не удовлетворяла. Она стала писать больше и добилась немалых успехов. Я вознес ее.

Наверное, он ееи в самом деле вознес, но лишь затем, чтобы потом уронить. Она, несомненно, стала делать успехи, и тут он начал от нее отдаляться. В конечном итоге, фотолаборатория вообще оказалась заброшена. Жаль, ведь она была классным фотографом. Не даром считается, что самый бесценный дар, который Дора Маар оставила после себя, и не кому-то, а истории - это многочисленные фотографии Пикассо.

Фотограф Брассай по этому поводу пишет:

«Иногда мы устраивали совместные выставки. Однако ее присутствие возле Пикассо ставило меня в щекотливое положение: у Доры было несравненно больше возможностей, чем у кого-либо другого, фотографировать художника и его произведения. И в самом начале их отношений она ревниво оберегала эту привилегию, которую не желала ни с кем делить: она всегда фотографировала Пикассо с удовольствием и не без таланта. Это она сфотографировала некоторые из его скульптур и помогала ему заниматься фотографией в темной комнате. Серия фотографий, которые сделала Дора на разных этапах работы над «Герникой», остается, без сомнения, непревзойденным свидетельством творческого процесса. Чтобы не задевать Дору, чуть что разражавшуюся слезами, я старался не ступать на территорию, которую она считала своей».

Поясним, что Дора Маар не только с документальной точностью фиксировала процесс рождения некоторых картин Пикассо, не только сделала множество его портретов, но под ее влиянием он и сам начал создавать экспериментальные работы, совмещающие фотографию с гравюрой и живописью.

Когда Дора Маар оставила свою фотолабораторию, кое-что из оборудования - осветительные лампы, задники и тому подобное - в конце концов появилось в мастерской Пикассо на улице Великих Августинцев. Черные шторы потом оказались очень кстати для затемнения во время войны, и он часто писал по ночам, направив свет ламп Доры на холст.

На улицу Великих Августинцев Дора приходила только по особым случаям. Пикассо каждый раз, когда хотел ее видеть, сам звонил ей. Она же никогда не знала, будет ли обедать или ужинать с ним, а посему была вынуждена постоянно находиться дома на тот случай, если он вдруг объявится. Зайти к нему сама или позвонить и сказать, что вечером ее не будет, она не имела права.