Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников Страница 28

В официальном заявлении полиции Роттердама значилось: погибший имел при себе литовский паспорт на имя Иосифа Новака, чековую книжку со счётом в местном Национальном банке, приличную сумму голландских гульденов и немецких марок наличными, а также пистолет «парабеллум» германского производства с тиснённым на рукоятке орлом со свастикой, двумя запасными обоймами с разрывными патронами «дум-дум».

Сообщалось, что причина гибели полицией не установлена. Выдвигались различные версии: преднамеренное покушение, приведшее к печальному исходу, самоубийство…

Германский нацизм в союзе с итальянским фашизмом и милитаристской Японией образовал ось Рим-Берлин-Токио. В результате кровавых террористических акций в Марселе погибли король Югославии Александр и министр иностранных дел Франции Барту, а также премьер Румынии Дука. Тайные замыслы лидеров ряда европейских стран способствовали подготовке Германией войны против красной России. Всё это требовало обезвреживания партнёров нацистов, в том числе руководителя ОУН Коновальца, который как бы цементировал свою экстремистскую группировку.

После гибели Коновальца в ОУН началась ожесточённая внутрипартийная борьба, ярко характеризующая нравы этой организации и претендентов на главенство в ней. Она привела к расколу на три части: одну возглавил Андрей Мельник; вторую – Степан Бандера, сидевший в это время в польской тюрьме; третью – Николай Лебедь, тоже отбывавший наказание за диверсионно-террористическую подрывную работу. И началась подлинная охота за сторонниками бывшего провидника Центрального провода ОУН, бежавшими в разные страны Европы, Азии, Америки. Их находили и безжалостно истребляли.

Особой жестокостью отличался Степан Бандера. По его приказу приверженцев шурина Коновальца, подвергали традиционной в ОУН казни – секирой.

Бандера и Коновалец были женаты на сестрах – дочерях известного во Львове банкира Федака, сын которого выстрелом в упор ранил львовского воеводу Грабовского, сопровождавшего в поездке главу Польского государства маршала Пилсудского.

Руководителям НКВД ничего другого не оставалось, как с удовлетворением наблюдать за братоубийственной бойней националистов за лидерство.

Вопреки стараниям тайных служб ряда заинтересованных стран, никто так и не смог установить участников ликвидации главаря ОУН.

Гадали, по чьему указанию проведена акция: Берлина? Варшавы? Москвы? Лондона? Парижа?

Нацисты отвергали свою причастность, ссылаясь на междоусобицу внутри ОУН. Кивали на Варшаву – дескать, дефензива действовала в данном вопросе заодно с Москвой. Немцам было выгодно обвинять поляков, поскольку в германском Генштабе уже полным ходом разрабатывался план разгрома Польши.

Англичане и французы, наоборот, кивали на абвер, которому бывший провидник ОУН, хотя они и сотрудничали, изрядно осточертел бесконечным попрошайничеством, в результате чего терял авторитет у молодёжи своей организации. Нацистов раздражало, что Коновалец обязал своих приверженцев величать его «фюрером» или «вождём украинцев». Даже на панихиде по Коновальцу было заметно недовольство нацистов, когда один из приближённых провидника – немец из Галиции, заливаясь слезами, причитал: «Майн фюрер… О, майн фюрер!»

Начальник абвера адмирал Канарис приказал провести тщательное расследование обстоятельств гибели главы ОУН. Образовали специальную комиссию. Некоторое время спустя она установила, что к убийству Коновальца причастно… гестапо! Оказалось, что там давно было заведено досье на провидника, с тех пор как стали известны факты, свидетельствующие о его заигрывании с французским Вторым бюро и британским Интеллидженс сервис. Тогда же гестапо подготовило вариант физического устранения Коновальца. Аналогичный план его ликвидации вынашивала и французская контрразведка, располагавшая доказательствами антифранцузской деятельности ОУН.

Абверовцы, естественно, прикусили язык. Официально же комиссия выставила туманную версию о причастности поляков как наиболее вероятных организаторов покушения на бывшего лидера ОУН.

Таким образом, операция в Роттердаме не оставила ни вещественных доказательств, ни улик, ни свидетелей. Догадок, версий, слухов уйма и, как всегда в подобных случаях, самых неожиданных, сенсационных, невероятно противоречивых и тенденциозных. Однако ни исполнитель акции, ни страна, по заданию которой она осуществлена, установлены не были.

Факт остаётся фактом: для того чтобы акцию исполнить так, как она была исполнена, требовались нечеловеческие усилия на протяжении длительного времени, огромное напряжение нервов, выдержка и терпение, расчётливость в выборе подходящего места и момента. И немного везения. О верности долгу, исполнителя и говорить не приходится. Долг свой он выполнил, как солдат.

Кто-то заметил однажды: «Назовите мне ваши средства, и я скажу, благородна ли цель». Справедливо, не так ли? Но лишь для времени, о котором пока можно только мечтать. Говорить же об этом применительно к обстановке тех лет, очевидно, наивно и неправильно. Всё существует в контексте времени и может быть верно оценено лишь с его учётом.

Тем временем Андрейченко возвращался в Москву окольными путями и под другим именем. Маршрут длинный, утомительный. Но в определённой мере безопасный. Сюрпризы, разумеется, не исключались. Шум вокруг покушения в Роттердаме был поднят большой. Его эхо отдавалось в разных концах Европы и за её пределами. Полицейские, жандармские посты, сыщики, оуновцы рыскали в поисках следов повсюду. Особое внимание уделялось границам. Проинструктированы таможенники, железнодорожные проводники, диспетчеры автобусных концессий, портовые и авиаслужащие…

В всём этом проглядывал почерк Ярослава Барановского. Только он знал, что провиднику предстояла встреча с Андрейченко и что она, очевидно, состоялась. Показания официанта кафе о человеке, сидевшем за одним столиком с жертвой, были расплывчаты, противоречивы, не совпадали с внешностью предполагаемого убийцы. Единственное, что бросало тень на Андрейченко, – его исчезновение. Больше ничего.

Судоплатов дома, на прежней работе в ИНО. Выполненное задание имело неожиданно громкий результат: в закордонной националистической организации оказалось гораздо больше мин замедленного действия, чем предполагали высшие руководители НКВД и сам генсек ВКП(б). Как обычно в подобных случаях, он молчал. Словно не он был инициатором осуществлённой акции. Одни довольствовались этим, другие – ёжились и гадали.

Тем временем в стане оуновцев мины продолжали взрываться с колоссальным поражающим эффектом. В националистическом движении начался разброд. И не только в верхах, но и среди рядовых его членов. Подозрительность превратилась в эпидемию мстительности, перешагнула все мыслимые границы.

Неприязнь, зачастую и ненависть, которые испытывали друг к другу различные группировки и отдельные националисты, свидетельствовали о их крайне низком интеллекте, отсутствии элементарной культуры, обыкновенной человечности. Жестокость проявлялась в открытую и, проникая всё глубже в движение, разъедала его изнутри.