Яд Борджиа - Мартин Линдау Страница 28

Они проехали необъятную равнину Кампаньи, по которой протекал мечтательный Тибр. Нигде не было ни малейшего следа человеческого жилья! Только полуразрушенные памятники да колонны указывали направление Фламиниевой дороги.

Несмотря на значительные силы, Цезарь не пошел прямо через Кампанью, так как тогда им бы пришлось проходить мимо замка Монтерози, принадлежавшего к партии Колонна. Поэтому они оставили Непи вправо и въехали в бесконечный старый густой и тенистый лес. Невыносимый полуденный жар, царивший в долине, в лесу сменился приятной свежей прохладой. Внезапно среди расступившихся деревьев показалось пустынное черное болото с островками пышной растительности. Стадо буйволов, пасшихся, как обыкновенно, на некотором расстоянии друг от друга или валявшихся в грязном болоте, было единственным, что напоминало о кипевшей здесь некогда жизни. Цезарь при виде животных отдал приказ убить несколько штук. Для этой цели отрядили несколько человек копьеносцев, и они громким криком и остриями копий погнали стадо к лесу, где Цезарь должен был ждать их с отрядом избранных конных стрелков. При свирепости и невероятной силе этих животных первая часть предприятия была сопряжена с немалой опасностью, и это заставило сира Реджинальда примкнуть к загонщикам. Иоаннит не обнаружил большого интереса к охоте, но, чтобы не оставаться с Цезарем, спокойным шагом последовал за копьеносцами.

Чтобы не спугнуть стадо преждевременно, охотники пошли в обход через лес, окружавший болото, и иоаннит, следуя за ними в след их подков, достиг одного места, где с изумлением остановил лошадь. Лес спускался в одну из тех глубоких лощин, откуда поднимаются скалы, на которых построено большинство городов Кампаньи. На некотором отдалении на вершине противоположной горы живописно раскинулся обнесенный стеной город, увенчанный сильной крепостью. Окружающие его поля были прекрасно обработаны, гора покрыта виноградниками и оливковыми деревьями, а долина волновалась богатыми нивами и роскошными зелеными лугами. Казалось, Церера высыпала в эту счастливую местность весь рог изобилия. Над всем царили такой мир и покой, что иоаннит не мог объяснить себе присутствие этого оазиса в опустошенной области.

Очарованный видом, он решил, что эта местность принадлежит какому-нибудь монастырю, святость которого охраняла его владения от опустошения. Предположение подкреплялось еще более зрелищем, которое он мог наблюдать в долине. На опушке сосновой и кипарисовой рощи возвышался высокий готический алтарь, построенный над источником и увенчанный крестом, который с тоской обняла коленопреклоненная дева, а какой-то святой в монашеской одежде старался утешить ее, указывая на небо. Вода источника вытекала из львиных голов, венчавших полукруглые ступени. На верхней ступени стоял доминиканец и горячо проповедовал что-то собравшимся богомольцам. Алтарь был окружен многочисленными группами крестьян в грубой, но живописной одежде. На загорелых лицах видно было религиозное воодушевление. Среди них находилось немало паломников, которых можно было узнать по розмариновым веткам. Под деревьями стояло несколько солдат.

Главная же группа окружала даму, по-видимому, очень знатного происхождения, она сидела напротив проповедника в золоченом кресле, а несколько священников, принадлежавших, судя по их пышному облачению, к высшему духовенству, с епископом во главе, стояли неподалеку от нее. На небольшом расстоянии находились носилки из пурпурно-красного шелка на золоченых столбах.

Со своего наблюдательного пункта, несмотря на отдаленность, иоаннит мог видеть то царственное достоинство, с каким дама сидела в кресле. Его любопытство усилилось, когда он заметил, что, при всем окружавшем ее блеске, на даме было платье из грубейшего холста, которое, тем не менее, не могло скрыть красоту ее фигуры. Ее ноги были босы, а грубый черный шерстяной ковер еще более выделял их мраморную белизну. Длинные локоны распущенных золотистых волос шелковистыми прядями ниспадали на ее тело и вместе с рукой, на которую она в религиозном экстазе склонила голову, почти совсем закрывали ее лицо.

Зрелище было тем замечательное, что алтарь был украшен по-праздничному, причем на каждом выступе, на каждом украшении висели цветочные гирлянды. Рыцарь увидел перед собой извилистую дорогу, ведущую вниз. Движимый любопытством, он незаметно для себя поехал по ней, как вдруг услыхал позади себя треск и громкий крик. Он обернулся и увидел громадного черного буйвола, который, высоко задрав хвост, несся с горы, между тем как Реджинальд с хохотом и криками галопом преследовал его. Он, конечно, не подозревал, что позади него было все стадо, которое, спасаясь от загонщиков, неслось вслед за своим быком. Иоаннит сразу понял, какой страшной опасности подвергаются погруженные в молитву богомольцы в долине. Пришпорив коня, он с криком: «Буйволы, Буйволы!», поскакал по дороге.

В толпе произошло страшное замешательство, в особенности когда вооруженный всадник не сумел удержать скачущую лошадь, обогнул алтарь и за ним показалось несшееся в бешенстве животное. Крестьяне в паническом ужасе бросились в разные стороны. Паломники, рабы и священники, не помня себя, кинулись в бегство, и только монах, говоривший проповедь, остался на месте. Остановив, наконец, лошадь, иоаннит увидел, что безоружный монах стоял перед креслом, с которого поднялась дама и бледная, словно презирая постыдное бегство, звала на помощь то Святую Деву, то своих вассалов. Сообразив, что буйвол в своем безумном беге стремился прямо на нее, что от неминуемой гибели ее защищала только тощая фигура монаха, иоаннит на своем могучем коне бросился между чудовищем и покинутой группой.

Буйвол был необъятной величины и силы. Это был африканский бык самой крупной породы, покрытый черной шерстью, с маленькими глазами, налитыми кровью, он несся как лавина с горы. Навстречу ему устремился иоаннит, но вовсе не с безумным намерением принять на себя его разъяренный удар. С ловкостью, редкой даже для итальянских наездников, искушенных в битвах, он повернул громко ржавшую лошадь и, выждав момент, когда буйвол несся мимо него, с неимоверной силой направил свою секиру в шею быка, как раз в то место, где позвонок соединялся с мозгом. Буйвол зашатался, и в то же мгновение в его широкую спину вонзилось копье Реджинальда, который скакал с такой стремительностью, что его оружие расщепилось и он сам перелетел через спину буйвола. Но копье пронзило чудовище, и со страшным ревом, от которого, казалось, задрожала земля, оно свалилось на землю. Стадо, следовавшее за ним, при этом реве вдруг остановило свой бег и, охваченное паническим ужасом, повернуло назад.

Реджинальд, не чувствуя после падения боли, вскочил на ноги и бросился на помощь к своему собрату по оружию. Но он увидел, что тот соскочил с лошади и с водой в руках побежал к даме, которую доминиканец вместе с креслом поспешно втащил по ступеням, где она упала в обморок.

Монах, стоя на коленях, держал в руках ее голову и тщетно тер ей лоб, но даже в это мгновение, когда она бледная и безжизненная, словно мраморная статуя, лежала перед ним, ее необыкновенная красота приводила иоаннита в восхищение и изумление. Ее грубая холщовая одежда, пришедшая в беспорядок, еще яснее подчеркивала ее красоту, а роскошные очертания ее форм и белоснежная нежность ее лица пробуждали фантазию рыцаря, будили неясные грезы. Он откинул свой капюшон и, склонясь над прелестной фигурой дамы, был так занят приведением ее в чувство, будто он был Пигмалионом, старавшимся оживить холодный мрамор. Монах изо всех сил помогал ему, и Реджинальд поспешно вскочил на лошадь, чтобы привести Бембо, обладавшего большими познаниями в медицине.