Европа во времена Первой мировой войны. Дневники посла Великобритании во Франции. 1914—1918 годы - Френсис Тейм Барти Страница 29

16 февраля 1915 г. Сегодня у меня был один американский газетчик, некий мистер Морган. В пятницу он уехал из Берлина через Берн и Цюрих и в воскресенье добрался до Парижа. Он говорит, что ненависть Германии к Англии отчасти перекинулась на Соединенные Штаты. Он уехал, потому что в такой атмосфере невозможно нормально работать. Он беседовал с Яговом о морской блокаде: Ягов сказал, что речь не о блокаде, а об уведомлении, что после 18 февраля некоторые районы станут опасными. Он сравнил ситуацию с проходом нейтралов между двумя близко расположенными линиями окопов противоборствующих сторон. По словам Моргана, сейчас и речи нет о том, что Германия признает себя побежденной. Когда он указал Ягову на опасность провоцирования Америки риском для жизни и имущества американцев, ему ответили, что Германия никого не боится и готова применить любые меры, какие она сочтет нужными, чтобы ущемить Англию, не ду мая о последствиях для нейтральных стран. По мнению Моргана, точка зрения Германии такова: Америка наносит Германии ущерб любыми способами, но это не сделает ситуацию хуже, потому что Америка не может добраться до Германии. Кроме того, Америка снабжает Францию и Англию оружием и боеприпасами и вовсе не настаивает на отправке продовольствия в Германию. Все внимание Германии в настоящее время сосредоточено на ее восточных рубежах. Немцы рассчитывают разбить русских, а после чего собираются напасть на франко-британские позиции. Моргану кажется: Германия начинает ощущать, что значит лишиться поставок продовольствия. И все это немцы навлекли на себя сами глупым уведомлением о морской блокаде. М. — корреспондент нью-йоркского журнала «Метрополитен».

17 февраля 1915 г. Сегодня ко мне заезжал полковник Суинтон [124]. Он оказался в Париже по пути из ставки в Симье, где он будет выздоравливать после инфлюэнцы. Он говорит, что за последнее время мы одержали ряд значительных побед, и в Сент-Омере все настроены уверенно. Отдельные германские части не так храбры, как прежде. Способы ведения боя у британцев и французов различны. Британцы очень упорны, и немцам тяжело выкуривать их из окопов; французов легче стронуть с места, но они всегда возвращаются и очень храбро отвоевывают окопы назад.

Делькассе очень обеспокоен тем, что министр Самба [125]придерживается резолюции, принятой на Лондонской конференции социалистов стран Антанты: это может привести к восстановлению кабинета министров. Гед [126] не присутствовал на конференции. Извольский, которого я сегодня видел, в ярости из-за Самбы. Социалисты в настоящее время непопулярны; их могут вышвырнуть из правительства, и страна воспримет их уход без потрясений. Вчера я ужинал в «Кафе де Пари», куда не заглядывал несколько лет; оно было битком набито. Там кутят многие дамы полусвета в сопровождении военных. Свет погасили незадолго до 10. «Кафе де Пари» сейчас — самое модное место. В виде исключения оно в некотором смысле представляет собой яркую картину moeurs [127] в военное время. Трудно представить что-либо более вызывающее, чем здешняя ночная публика. Для ужина вне дома лучше выбирать тихий «Риц». Ни одно балканское государство не собирается воевать всерьез. Все они по очереди заявляют: «Хорошо бы меня избавили от такой обязанности», «У меня нет оружия», «Я не могу вступать в войну, если этого не сделают мои соседи», «Время еще не настало» или «Того, что вы предлагаете, недостаточно». По правде говоря, все они выжидают решительной победы той или другой стороны. Все они хотят шантажировать друг друга и нас.

18 февраля 1915 г. Утром здесь был Эшер. Он вернулся из ставки, где, по его словам, все полны надежд. Он считает, что еще до осени все обвалится — примерно так же, как если вдруг неожиданно выходит пасьянс. Сегодня дипкурьер приехал между 13 и 14 часами; вчера вечером он покинул Лондон и из Фолкстона добрался до Булони — почти все пассажиры были военными — на скорости в 22 узла, с погашенным светом. Моряки надеются, что расставленные ими мины покончили с несколькими немецкими подлодками, но доказательств у них пока нет.

20 февраля 1915 г. Не думаю, что отступление русских — стратегическое передвижение в тыл, как безосновательно утверждают некоторые. Им нанесен тяжкий удар, но позже они вернутся. Однако пока их отступление не позволит болгарам присоединиться к нам, а болгары, по моему мнению, — что бы ни говорили русские — не собирались и не собираются объединяться с нами, пока наша победа не станет абсолютно точной. Румыны, скорее всего, тоже будут колебаться.

21 февраля 1915 г. Наконец военный министр предупредил шоферов военных автомобилей: если они будут передвигаться по Парижу со скоростью выше двенадцати с половиной миль в час, не тормозя на перекрестках и вызывая несчастные случаи, их отправят в провинцию, чтобы они там научились водить как следует.

Боюсь, что наши офицеры и их солдаты слишком вольготно расположились на квартирах, куда их распределили на постой. Офицеры индийских полков, расквартированные в замке Жоннара [128] в Па-де-Кале, выпили все его вино и старый коньяк, а у него был отличный погреб; они даже его самого пригласили отужинать и выпить его собственного вина! А их ординарцы вбивают длинные гвозди в деревянные панели, чтобы вешать на них одежду своих командиров. Жоннар не стал жаловаться, но подобные поступки возмутительны. Мы называем немцев, которые совершают нечто подобное, грабителями и бандитами. Мне стыдно и из-за произошедшего.

Рад заметить, что газеты перестали писать о Китченере и называют дополнительные войска «новой армией». Она должна быть куда более умной, и солдаты не будут так растеряны, если их офицеры падут. Все фронтовики утверждают, что немецкие солдаты, за исключением отборных частей, уже не те, что в самом начале войны. Френч наверняка это знает. И все же сомневаюсь, что удастся разбить немцев за три месяца с помощью решительного наступления. Возможно, куда более важную роль сыграет нехватка всевозможных боеприпасов. Если бы немцы не ощущали нашу блокаду, они бы так не стонали и не прибегали к таким отчаянным мерам, как заявление о том, что подводные лодки будут уничтожать любые корабли, как вражеские, так и нейтральные, которые зайдут в моря, окружающие Британские острова, тем самым осложнив собственные отношения с Соединенными Штатами.

Эшер говорит, что в сражении у Доггер-банки наши корабли подобрали нескольких матросов с немецких кораблей «Зейдлиц» и «Дерфлингер». Они прыгали за борт, решив, по состоянию своих кораблей, что те вскоре пойдут ко дну. После нашего обстрела на кораблях горело все, что могло гореть. По словам Эшера, очевидно, что Китченер не позволит Френчу увеличить свою армию больше теперешней численности — около 300 тысяч человек. Новые силы направят туда, куда сочтут нужным. В наши дни все тайное быстро становится явным. Пишон («Пти журналь») сказал Анри де Бретейлю, что одну армию, франко-британскую, пошлют в Дарданеллы. Кто будет командовать этими совместными силами, французский или британский полководец, пока не решено. Ужинал у Эфрусси; там были Анри де Бретейль [129], мадам де Кастежа (урожденная Гаррисон, американка), Перси Лорейн [130] и месье Бальсан, симпатичный человек лет сорока, который был и стал великим летчиком: несколько лет назад у него произошел несчастный случай в Египте, после которого он дал зарок не летать, однако с началом войны принимал участие в боевых действиях. Я старался не верить тем ужасам, о которых он мне рассказывал, но в самом деле не знаю, что и думать; множатся доказательства жестокости и зверства этих немецких гуннов.