Собор Святой Марии - Ильдефонсо Фальконес Страница 29

— Поверх апсиды, — говорил им священник, и Анхель подтвердил его слова, — будет построено укрытие. Знаете, из чего его сделают? — Дети отрицательно покачали головой. — Из битой глиняной посуды, принесенной со всего города. Сначала поставят несколько тесаных камней, затем — всю посуду, ровными рядами, а на них — укрытие для церкви.

Арнау видел эту посуду, сложенную в кучу возле камней, предназначенных для церкви Святой Марии. Он спрашивал у отца, зачем ее принесли сюда, но Бернат не знал, что ответить сыну.

— Думаю, — сказал он, — что битую посуду складывают в надежде, что за ней придут. — А позже признался: — Я даже не мог предположить, что эти черепки могут пригодиться для дела.

Новая церковь начала приобретать очертания за апсидой старой, которую уже частично разобрали, чтобы использовать ее камни. Квартал Рибера Барселоны не хотел оставаться без церкви, даже когда строился новый великолепный собор Святой Марии и церковные службы не прекращались ни на день. Тем не менее ощущение было странное. Арнау, как и все, входил в церковь через портал, за которым открывалась маленькая романская церковь, и, как только мальчик оказывался внутри, потемки, где он скрывался, чтобы поговорить со своей Девой Марией, исчезали, уступая место свету, пробивавшемуся через большие окна собора в новой апсиде. Древняя церковь напоминала маленький ящик, окруженный великолепием другого, большого. Один ящик должен был исчезнуть по мере того, как рос второй, который венчался высочайшей апсидой, уже накрытой.

При всем этом жизнь Арнау не ограничивалась посещением церкви Святой Марии и раздачей воды бастайшам. В его обязанности в обмен на кров и еду, помимо всего прочего, входило помогать кухарке, когда та отправлялась в город за покупками.

Раз в два или три дня Арнау покидал мастерскую Грау на рассвете, чтобы сопровождать Эстранью, работницу-мулатку, которая ходила, широко расставляя ноги. Всю дорогу она покачивалась и с трудом переваливалась, неся свои пышные телеса. Как только Арнау появлялся на пороге кухни, она, не говоря мальчику ни слова, давала ему первые две сумки с хлебом, который нужно было отнести на улицу Олльэрс Бланкс, чтобы его там выпекли. В одной был хлеб для Грау и его семьи, вымешанный из отборной пшеничной муки, который впоследствии становился белым и пышным, а в другой — хлеб для всех остальных, из смешанной муки ячменя, проса или даже бобов. В результате хлеб получался темный, плотный и твердый.

Решив вопрос с хлебом, Эстранья и Арнау покидали квартал гончаров и проходили через городскую стену в центр Барселоны. В начале пути Арнау без труда шел за рабыней, смеясь над тем, как она переваливалась, тряся своим огромным темным телом во время ходьбы.

— Ты чего смеешься? — не раз спрашивала его мулатка.

Тогда Арнау смотрел на ее лицо, круглое и плоское, и прятал улыбку.

— Хочешь посмеяться? Ну смейся, — ворчала она на площади Блат, наваливая на мальчика мешок с пшеницей. — Где же твоя улыбка? — спрашивала она Арнау на Молочном спуске, вручая ему молоко для его двоюродных братьев и сестры; этот вопрос она повторяла на площади Капусты, где покупала овощи и зелень, или на Масляной площади, чтобы купить там оливковое масло и птицу.

Уже оттуда Арнау брел за ней уставший, понурив голову. В постные дни, которые составляли почти полгода, телеса мулатки тряслись в сторону морского берега, к церкви Святой Марии, и там, в одной из двух рыбных лавок города, в новой или старой, Эстранья ругалась, чтобы выбрать лучших дельфинов, тунцов, осетров и прочую рыбу.

— Теперь сложим наш улов, — улыбаясь, говорила она ему, когда получала то, что хотела.

Потом они возвращались назад, и мулатка покупала потроха. Возле каждой из двух рыбных лавок тоже было много людей, но там Эстранья ни с кем не ругалась.

Несмотря на это, Арнау предпочитал постные дни всем остальным, когда Эстранья должна была покупать мясо, поскольку, чтобы купить рыбу, нужно было сделать два шага до рыбной лавки, а чтобы купить мясо, необходимо было пройти пол-Барселоны, а затем возвращаться оттуда навьюченным тяжелой поклажей.

В мясных лавках, расположенных рядом с городскими бойнями, они покупали мясо для Грау и его семьи.

Разумеется, это мясо было высшего качества, как и все мясо, продаваемое в стенах города: в Барселону разрешалось привозить только живых животных, которых забивали на месте.

Поэтому, чтобы купить потроха для слуг и рабов, нужно было выйти из города через ворота Портаферриса и отправиться на рынок, заваленный битыми животными и мясом неизвестного происхождения. Эстранья насмешливо улыбалась, когда покупала это мясо и нагружала им Арнау.

Наконец, зайдя в пекарню за хлебом, они возвращались в дом Грау; Эстранья — покачиваясь, Арнау — волоча ноги.

Однажды утром, когда Эстранья и Арнау пришли за мясом на главную бойню, расположенную возле площади Блат, на церкви Святого Хауме зазвонили колокола. Это было не воскресенье и не праздник.

Эстранья так и осталась стоять на месте с расставленными ногами и разинутым ртом. На площади раздался чей-то крик. Арнау не мог разобрать слов, но к крику присоединились другие, и люди стали разбегаться кто куда. Мальчик поставил поклажу и повернулся к Эстранье; в его глазах читался вопрос, который он так и не задал. Продавцы зерна поспешно освобождали свои прилавки. Люди продолжали кричать, суетиться, бросаясь из стороны в сторону, а колокола Святого Хауме не замолкали. Арнау попытался было пройти на площадь Святого Хауме, но в этот момент зазвонили колокола церкви Святой Клары. Он растерялся, глядя в сторону женского монастыря, и вдруг услышал, что к этому звону присоединились колокола церкви Святого Петра из Фраменорса и церкви Святого Юста. Звонили все колокола города! Арнау остался стоять на месте с открытым ртом, потрясенный происходящим.

Внезапно прямо перед ним выскочил Жоанет. Малыш, взволнованный так же, как и сам Арнау, не мог успокоиться.

— Дорогу! Дорогу! — кричали со всех сторон.

— Что это? — спросил Арнау.

— Дорогу! — крикнул ему Жоанет прямо в ухо.

— Что это значит?..

Жоанет жестом показал, чтобы Арнау замолчал, и кивнул в сторону старого Большого портала возле дворца викария.

Арнау проследил за рукой товарища и увидел одного из охранников викария, облаченного в боевые доспехи и посеребренную кольчугу. На боку у него покачивался большой меч; в правой руке он нес на позолоченном древке знамя Святого Георгия: красный крест на белом фоне. За ним следовал другой глашатай, тоже в военных доспехах, и нес знамя города. Оба прошли в самый центр площади, где находился камень, разделявший город на кварталы. Остановившись там с флагами Святого Георгия и Барселоны, они одновременно закричали:

— Дорогу! Дорогу!

Колокола продолжали трезвонить, и крики «Дорогу!» катились по всем улицам города, пугая граждан.

Жоанет, который наблюдал за происходившим, сохраняя завидное спокойствие, вдруг заорал во всю глотку.