Приключения русского художника. Биография Бориса Анрепа - Аннабел Фарджен Страница 29

Как площади эти обширны, Как гулки и круты мосты! Тяжелый, беззвездный и мирный Над нами покров темноты. И мы, словно смертные люди, По свежему снегу идем. Не чудо ль, что нынче пробудем Мы час предразлучный вдвоем? Безвольно слабеют колени, И, кажется, нечем дышать… Ты – солнце моих песнопений, Ты – жизни моей благодать. Вот черные зданья качнутся, И на землю я упаду, – Теперь мне не страшно очнуться В моем деревенском саду. Март 1917

Об этом событии писал в 1925 году (запись от 2 и 3 марта) Павел Лукницкий. Ахматова со свойственной ей прямотой сказала:

– …И не потому что любил – просто так приходил. Ему приятно было под пулями пройти…

– Он не любил вас? – спросил Лукницкий.

– Он… Нет, конечно, не любил… Это не любовь была… Но он все мог для меня сделать – так вот просто… [41]

Перед отъездом из России Борис встретился с Юнией, которая дала согласие на развод. Теперь следовало подумать об Игоре-Ярославе как о наследнике имений Анрепов и продолжателе фамилии. Юния вернулась на фронт.

Как только после стачки возобновилось железнодорожное сообщение, Борис и Маруся отправились на север в город Торнио, расположенный на границе Финляндии со Швецией. 22 марта им в паспорта благополучно поставили штемпель Британского военного контроля, они проехали через Норвегию на юг, в Берген, затем пересекли Северное море, высадившись в Абердине. И наконец прибыли в Лондон. Это путешествие заняло около двух недель, что позволило им неплохо узнать друг друга. На корабле Борис и Маруся стали любовниками.

В Лондоне мисс Волкова была принята на работу машинисткой, а Борис написал доклад, который отправил одновременно генералу Гермониусу и в британское Адмиралтейство. Теперь поставки вооружений были приостановлены, а те тридцать кораблей, что Борис видел в Романовском порту, получили приказ вернуться в Англию не разгружаясь.

Борис ожидал, что в Русском правительственном комитете его встретят приветливо, ведь он выяснил, куда деваются поставки. Но его встретили, как он писал, с постными лицами и, возможно, с определенным недоверием. К счастью, неведомый Борису английский капитан подтвердил верность его доклада. Однако русские наверняка были злы на него из‑за того, что британскому правительству была продемонстрирована их некомпетентность. Они “потеряли лицо”.

В недолгий период между падением самодержавия и большевистской революцией Уинстон Черчилль писал о России с энтузиазмом: “Затяжное отступление прекратилось; снабжение боеприпасами наладилось; оружие поставлялось непрекращающимся потоком; более сильные, более многочисленные и гораздо лучше вооруженные армии сдерживали огромный фронт”. Оружие, несомненно, шло “непрекращающимся потоком”, но сомнительно, чтобы оно достигало линии фронта. Образовавшееся после отречения Николая II Временное правительство было слабым. Русская армия не хотела воевать, в течение двух месяцев два миллиона человек дезертировали, что усиливало беспорядки в тылу.

Но в лондонском Кингзуэй-хаусе продолжал действовать правительственный комитет, работники которого, кажется, уже занимали все здание. Сохранилась двадцать одна ведомость за февраль 1918 года, большие пожелтевшие написанные под копирку листы, содержащие любопытные сведения о жалованье различных сотрудников. Среди 260 младших сотрудников, включавших машинисток и посыльных, значится мисс Мария Волкова, получающая 4 фунта в неделю, мисс Битли, получающая 2 фунта 10 шиллингов, и мальчик-посыльный Аллен – 16 шиллингов 6 пенсов. Княгине Барклай де Толли платили 5 фунтов, тогда как графине Толстой только 3 фунта 10 шиллингов. Женщины занимали должности секретарш, не выше, да и тех было немного. Зафиксированы имена еще 280 сотрудников, служивших в различных областях, начиная от отдела взрывчатых веществ и окопных боев (в котором, судя по всему, поначалу работал Борис), ликвидационного подразделения оптической и санитарной комиссии, финансового и угольного подотделов и кончая комиссией тросов. В последней числилось лишь двое сотрудников: глава комиссии лейтенант Дриженко с жалованьем 98 фунтов 17 шиллингов 2 пенса в месяц и его помощник г‑н Пржедетский с жалованьем 35 фунтов в месяц. Была еще ликвидационная комиссия военно-морского атташе, глава которого капитан 1‑го ранга Г. Блок получал 145 фунтов 6 шиллингов и 9 пенсов в месяц. Борис как главный офицер штаба получал 106 фунтов 13 шиллингов 7 пенсов в месяц, что для того времени было очень приличным доходом.

По-гоголевски абсурдная бюрократическая пирамида обходилась русскому правительству более чем в 33 000 фунтов в год – по тем временам огромная сумма! – и все только для того, чтобы организовывать импорт оружия, которое редко достигало своего назначения.

Борису следовало выполнить еще одно поручение, данное ему в Петербурге, – доставить письмо от друга В. К. генерала Девеля, дяди девочек-сирот. Генерал вручил Борису письмо, запечатанное огромной красной печатью, с просьбой передать его лично в руки своему другу, великому князю Михаилу. Великий князь Михаил был троюродным братом императора и теперь жил в Кенвуд-хаусе на Хэмпстед-Хит [42], состоя в морганатическом браке с правнучкой Пушкина графиней Торби Меренберг [43], которую не принимали при русском дворе по причине отсутствия соответствующей родословной.

Договорившись по телефону о встрече, Борис надел свою парадную форму с медалями на груди и начищенными пуговицами, высокие сияющие сапоги и отправился в Кенвуд-хаус.

Его провели в библиотеку, длинную комнату, выходящую окнами на искусственный пруд, со старинными книгами в изящных книжных шкафах, вмонтированных в стены. В конце комнаты на возвышении стояли два позолоченных кресла, в которых сидели великий князь Михаил в парадной форме и его жена в длинном белом атласном вечернем платье, белых лайковых перчатках выше локтя и с диадемой на голове. Чета была явно взволнована.

Серьезным светским тоном великий князь поблагодарил Бориса за его визит, Борис же вручил ему письмо, которое великий князь перевернул и передал графине Торби. Она тоже повертела его в руках и протянула назад мужу. Оба как будто боялись вскрыть конверт, имевший, похоже, какую-то особую значимость. “Может, они считают это письмо политически важным?” – промелькнуло в голове у Бориса.

Великий князь поднялся и с побледневшим лицом принялся ходить по комнате, затем передал письмо назад Борису. Сел на свой трон и сказал: “Анреп, я вам полностью доверяю. Откройте его и прочтите вслух”.