Алексеевы - Степан Балашов Страница 29

Моей любимой тетке Тоне в день её… летия

Давай-ка вспомним Петроградполсотни с гаком лет назад!Житье в разрухе и кошмарена нашем Съезжинском «базаре».Там, от засора и утечки,текли две мутненькие речки:из ванной, обходя пригорки,струились воды «Коридорки»и, без малейшего урона,вливались в озеро «Кухона»,а по пути, сквозь щель и дырки, (пардон!)фекал струился из «Сортирки»…И всяк из нас зиме был рад – ведь исчезал их аромат,и мы ходили без калош,коль речки замерзали сплошь.Там проживала тьма народаиз Алексеевского рода:с женой Оленин [41], Балашов [42]был петь везде всегда готов,он с юных лет был голосисти на театре стал солист.Гостеприимна и миламать Севастьянова жила;она солиста ревновала,тряпье татарам продавала,что было делать – жизнь горька,ведь не хватало всем пайка.И, чтоб полна была картина,жил Александр – шармер мужчина,с женою Тарсиной – царицейи с ее дочерью Милицей.По вечерам, живя без злости,ходили мы друг к другу в гости;и начиналась всем морока,коль доставали кофе «Мокко» – тут званый вечер собирался,народ, как лучше, одевался,пекли для кофе «Манин пуп»и собирался целый клуб.Так шли семейные альянсы – кто стих писал иль клал пасьянсы,кто музицировал, кто пел,гадал на картах, кто умел:«Придет ли Степа ночеватьиль будет Марья горевать,что тенор, впав в азарта транс,ночь проиграет в преферанс».А поздно, с воплем, в двери домавлетала Алла, из Нардома,крича – домой что не пойдет,где муж ее нагайкой бьет [43]и снова будет жить у мамы,чтоб избежать семейной драмы.Но рада всем она сказать – горняшки будет роль играть!Хоть это было все давно,не прав ли я, что все равно,забыв обиды прошлых днейнам на душе опять теплей,глядишь – вдруг сердце защемило,ведь что прошло, то стало мило,и своенравная слезавдруг набежала на глаза!Иль я ошибся, Юбилярша,Вам неприятен ход демарша?!И то, что мохом поросло,копать – плохое ремесло!Ах, друг любимый юных дней,люблю с годами Вас сильнейИ, если б был не с «Половиной» [44]я б Вам сказал: «Любовью львиной»!Надеюсь я, черт побери,что вновь приеду в Снегирии привезу Вам свой сонет,когда Вам будет за сто лет!

Фактически наша квартира № 6 по Съезжинской улице дом № 19 превратилась в семейно-коммунальную, неудобную для нашей семьи, ибо самая большая изолированная комната (когда-то, до революции, служившая спальней для моих родителей и кабинетом для занятий отца) была отдана семье Шуры Алексеева, состоявшей из пяти человек; мама, отец, я и временами Алла жили в изолированной бывшей детской, самой теплой комнате с круглой железной печью; в соседней проходной комнате, занятой огромным шкафомгардеробом, жила Тиса; в следующей проходной комнате-столовой обитали Оленины – брат мой Сережа с беременной женой Галей, приехавшие из села Шебекино, где они поженились; в столовую было передвинуто пианино, на котором я и Тиса занимались музыкой с учительницей Ольгой Александровной Веденисовой. На нем же Сережа играл, а Степан Васильевич распевался.

В квартире была еще одна изолированная комната, в которой до революции жили мои братья Женя и Сережа Оленины, а также Котя (Герман) Севастьянов (который так привязался когда-то к отчиму Степану Васильевичу, что подписывался в письмах «Герман Балашов»), но теперь жить там стало невозможно, так как в ней треснула и отошла наружная стена и внутри царил холод, как на улице, за что комната эта получила название «Холодильник», и в ней хранили пока что ненужные вещи.

Вот так получилось, что у отца не оказалось кабинета, где бы он мог спокойно заниматься своей любимой коллекцией марок и открытками, которые тоже собирал, а главное – спокойно разучивать и репетировать свои партии, хотя, когда ему нужно было работать, из столовой все уходили.

У Сережи с Галей 12 августа 1922 года родился очаровательный сын, которого в честь дедушки по отцовской линии назвали Петром.

Шура Алексеев подыскал для своей семьи квартиру на Большой Пушкарской, в доме на углу с Шамшевой улицей, и наша мама тоже надумала снять в этом же доме новую квартиру, с расчетом чтобы в ней все удобно разместились, а для Степана Васильевича была бы отдельная комната – личный кабинет с пианино, кожаным диваном, двумя креслами и красивым, под черное дерево, книжным шкафом с резьбой и черной мраморной плитой сверху (из родового дома Алексеевых на Садово-Черногрязской улице в Москве, доставшимся маме по наследству после кончины Елизаветы Васильевны Алексеевой).

Это был последний шанс удержать Степана Васильевича в семье. К тому времени он почти уже жил у хористки Михайловского театра, работавшей, понятно, в одном с ним театре, и, конечно, об их связи в театре знали; женщина эта была младше моего отца на 18 лет. Она считалась, как говорят, насквозь театральным человеком – ее отец, Алексей Владимирович Таскин, в свое время известный автор салонных романсов, аккомпаниатор Анастасии Дмитриевны Вяльцевой, а позднее – эстрадной певицы Марины Нежальской, был вхож в элитарные оперные круги, в частности к Ф. И. Шаляпину. Итак, молодая женщина, разбивавшая нашу семью и личную жизнь моей матери, отнимавшая у меня отца в то время, когда он становился все более и более мне необходимым, звалась Вера Алексеевна Таскина.

Переехали мы на новую квартиру по адресу: Большая Пушкарская, дом № 28/2, кв. 19 (через некоторое время домовое управление изменило номер квартиры на 17) в апреле 1923 года. Отцу было 40 лет, он находился в расцвете своих творческих возможностей, был премьером на амплуа лирического тенора в Мариинском театре и его (тогда) филиале – Михайловском театре, стал много зарабатывать, что весьма устраивало молодую хористку, претендующую на официальное замужество с ведущим премьером двух оперных театров. Маме же уже стукнуло 44, она имела несчастье быть старше своего мужа на четыре с половиной года! Несмотря на ставшую всем известной измену мужа, на оскорбленные человеческое достоинство и женское самолюбие, непрестанные муки ревности, Мария Сергеевна продолжала глубоко и горячо любить Степана Васильевича и старалась делать все, чтобы его удержать, но не могла казаться равнодушной и безразличной к нему, да он бы и не поверил… Ссоры на почве ревности, бывавшие и раньше (до появления в их жизни В. А. Таскиной), теперь участились.