Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон Страница 29

Уэлсли намеревался установить единую верховную власть в Индии. Своей жене он хвастался: «Я буду грузить одно королевство на другое, победу на победу, доход на доход. Я накоплю славу, богатство и власть, буду набирать их до тех пор, пока даже мои амбициозные и алчные хозяева не запросят пощады» [291]. Так маркиз хотел завершить «подъем незначительного торгового поселения до могущественной империи» [292].

Теперь его главным врагом стала конфедерация маратхов, которая представляла собой постоянную угрозу британской власти. Вражда началась не только из-за связей конфедерации с французами, но и, по мнению Уэлсли, из-за «предательского характера маратхов». Если перейти ближе к делу, то маратхи были опытными бойцами нерегулярной армии и прекрасными кавалеристами, а их страна считалась «империей седла» [293]. Но у британцев имелись преимущества — лучшая организация, дисциплина, оружие и репутация. А еще — гениальный полководец Артур Уэлсли, и командующий с несравненной доблестью [294] сэр Джерард (в дальнейшем — лорд) Лейк. Во время одного сражения под Лейком убили двух коней, а в шляпе и мундире оказалось шесть или семь дыр от стрельбы из мушкетов: «И он двадцать четыре часа не пил красного вина. Трудно поверить, что он выжил», — писал Уильям Хики [295].

Благодаря героизму и соответствующей ему дипломатии, которую обеспечивал квартет протеже Уэлсли (Томас Мунро, Джон Малькольм, Монстуарт Элфинстон и Чарльз Меткалф), британцы смогли разделять и властвовать. Они получили прямой и косвенный контроль над огромным регионом между Гангом и Джамной. Кроме того, англичане перевели падишаха моголов Алама «под защиту» властей Калькутты. Теперь правитель был слепым, потрепанным и старым, но все равно оставался «владыкой Вселенной». Как уитверждал Уэлсли, французы могли бы использовать его имя «для оправдания вымогательства, насилия и захватов» [296]. Впрочем, это было именно то, о чем думал сам генерал-губернатор. «Эдинбург ревью» очень язвительно разложила по полочкам его «римскую политику»: «Участвовать во всех спорах; претендовать на земли одной стороны за помощь ей, захватывать земли другой стороны после нанесения ей поражения; привлекать союзников силой, следить, чтобы никто не грабил их (кроме нас самих); расквартировывать войска у наших соседей, платить им товарами наших соседей».

Далее в «Эдинбург ревью» говорится: Уэлсли мог представлять собственную агрессию в форме обороны, но предупреждение о том, что Наполеон идет по следам Александра становилось словно бы крик о том, что «великий турок дошел до Уайтчепел».

Статья завершалась мрачной мыслью: британцев, которых вовлекли в римские планы покорения за границей, никогда не будут встречать дома, как триумфаторов: «Этим зловещим трофеям, которые можно рассматривать, как пятна на британской репутации, нельзя позволить висеть в храмах, построенных британцами» [297].

На самом деле британское правительство пыталось дать Уэлсли понять: военные успехи могут оправдать нарушение священного принципа — деньги «Ост-Индийской компании» нельзя направлять на военные нужды [298].

Лорд Кастлериг был назначен военным министром и министром по делам колоний (он возглавил министерство-гибрид, которое так называлось в период между 1801 и 1854 гг.; его обвиняли в том, что оно вело войны не только ради колоний, но и против них). Кастерлиг признал: британцы по необходимости прекратили быть торговцами в Индии, превратившись во властелинов. Но предпочтительнее развивать территорию, которая уже была завоевана, чем покорять маратхи. Вместо обеспечения безопасности, о которой говорил Уэлсли, дальнейшие завоевания, по утверждению министра, привели бы к тому, что британским владениям пришлось бы столкнуться с еще более беспокойными соседями [299].

Но, как часто случалось в истории империи, местные власти оказались сильнее, чем центральное правительство. Частные предприятия расцветали во владениях, которыми управляла коммерческая компания в другой части света. Как пожаловался один министр, даже получение новостей из Средиземноморья напоминало получение посланий с Луны. В 1801 г. Уэлсли провел семь месяцев в Индии, не получив ни строчки настоящих сообщений из Англии [300].

Поэтому ни Даунинг-стрит, ни Леденхолл-стрит не могли остановить генерал-губернатора от того, чтобы шагать «по великолепной дороге к краху». Это был ограниченный и мелочный человек, претендовавший на величие, он отличался «поразительной несостоятельностью и неспособностью [301], добавляя оскорбления к урону, тратя деньги «Ост-Индийской компании», словно воду, чтобы укрепиться с азиатской пышностью и великолепием» [302].

В плане слуг и экипажей Уэлсли был экстравагантен в превосходной степени [303]. Он ездил по Калькутте в блестящей карете, в которую впрягали шесть лошадей. Губернатора сопровождали телохранители-драгуны и отряд верховых. По Гангу он плавал на сказочной яхте, флагманском корабле небольшой флотилии, а зелено-золотистые цвета кораблей резко контрастировали с ярко-красными одеждами команды.

Уэлсли начал строить загородный дом в Барракпоре, «виллу Цезарей» [304] в красивом окружении, с такими дополнительными постройками, как театр, эстрада для оркестра, птичник и зверинец. Однако самым расточительным проектом стал новый Дом правительства на Эспланаде-роуд, который выходил на майдан — расчищенный участок, который свободно простреливался артиллерией из Форт-Уильяма.

Маркиз снес старую официальную резиденцию генерал-губернатора, а также дом советов и шестнадцать частных особняков, некоторые из которых были недавно построены. На их месте он построил дворец, моделью для которого послужил Кедлестон-холл в Дербишире. Его выполнили в неоклассическом стиле. Дом правительства спроектировал Роберт Адамом, новым зданием очень восхищались. Однако доктор Джонсон высказался о нем язвительно, мол, особняк прекрасно подошел бы для городской ратуши.