1937. Большой террор. Хроника одного года - Андрей Сульдин Страница 3

Уже в первый день процесса была упомянута группа «заговорщиков» во главе с Бухариным, Рыковым и Томским. Все обвиняемые признались в инкриминировавшихся им преступлениях; Зиновьева и Каменева Сталин взял обманом, Пятакова и его «подельцев» – пытками.

Рыков на обложке журнала Time от 14 июля 1924 года

Все советские газеты сразу после начала процесса запестрели заголовками: «Шпионы и убийцы», «Торговцы Родиной», «Троцкист – вредитель – диверсант – шпион», «Подлейшие из подлых».

Поэт Виктор Гусев писал:

… Родина! Видишь, как мерзок враг. Неистовый враг заводов и пашен, Как он подбирался с ножом в руках К сердцам вождей, а значит – и к нашим… Суд окончит свои заседанья. Огни погасит судебный зал. В конце их гнусного существованья Волей народа раздастся залп.

Истерии, охватившей весь Союз, поддались даже отнюдь не глупые люди. Через месяц после окончания процесса Мария Анисимовна Сванидзе, жена брата первой жены Сталина, интеллигентная женщина, хорошо знакомая с основными обвиняемыми, записала в дневнике: «Душа пылает гневом и ненавистью, их казнь не удовлетворяет меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими. Торговцы родиной, присосавшийся к партии сброд. И сколько их. Ах, они готовили жуткий конец нашему строю, они хотели уничтожить все завоевания революции, они хотели умертвить наших мужей и сыновей. Они убили Кирова, и они убили Серго [1]. Серго умер 18 февраля, убитый низостью Пятакова и его приспешников» [2].

24 января 1937 года:

На второй день московского процесса «Параллельного антисоветского троцкистского центра» устроил яркое представление Карл Радек. В то время как другие обвиняемые говорили вяло и угрюмо, Карл Бернгардович, который, как стало доподлинно известно уже в наше время, принимал активное участие в разработке сценария всего этого дела, красочно и со вкусом произнес целую речь о троцкизме, перечислил целый ряд новых террористических групп, возвел обвинение на Николая Бухарина и стал наиболее полезным для суда и убедительным обвиняемым. Однако когда Вышинский, любивший задавать обвиняемым неожиданные вопросы и выворачивавший ответы наизнанку, попробовал проделать то же и с Радеком, то получил несколько острых отповедей (Радек позволял еще себе язвить: «Вы глубокий знаток человеческих душ, но я, тем не менее, изложу мои мысли собственными словами»). На вопрос Вышинского: «Вы это приняли? И вы вели этот разговор?» Радек парировал: «Вы это узнали от меня, значит, я и вел этот разговор». Вышинский напомнил Радеку, что тот не только не донес о заговоре, но также отказывался давать показания в течение трех месяцев, и спросил: «Не ставит ли это под сомнение то, что вы сказали относительно ваших колебаний и дурных предчувствий?» В ответ Карл Бернгардович указал на слабейший пункт всего дела: «Да, если вы игнорируете тот факт, что узнали о программе и об инструкциях Троцкого только от меня, – тогда, конечно, это бросает сомнение на то, что я сказал… Все прочие показания других обвиняемых покоятся на наших [3] показаниях. Если вы имеете дело с чистыми уголовниками, то на чем вы можете базировать вашу уверенность, что то, что мы сказали, есть правда, незыблемая правда?» Вопрос остался без ответа; председательствующий поспешил объявить перерыв.

* * *

В дни московского процесса (как, впрочем, и до, и после него) НКВД продолжал трудиться, не покладая рук, выискивая все новых контрреволюционеров и троцкистов. Чтобы понять, какая была атмосфера в стране, какая логика двигала следователями и что вообще считалось контрреволюционным преступлением, приведем частный пример. 24–26 января шел допрос арестованного историка-марксиста Н.Н. Ванага. Следователь сказал: «Следствию известно, что на историческом участке теоретического фронта вы и другие историки-троцкисты протаскивали в своих трудах троцкистскую контрабанду. Надо полагать, что этого обстоятельства вы не будете теперь отрицать на следствии?» Историк не отрицал, более того, он полностью признал свою вину в «протаскивании контрабанды, угрожающей социалистическому строю», которая заключалась в следующем: «Исключительное подчеркивание отсталости капиталистического развития России, отрицание относительной прогрессивности таких факторов, как реформа 1861 года… Сознательное игнорирование истории отдельных народов СССР, входивших ранее в состав Российской империи… В проспекте и в учебнике по истории СССР я сознательно идеализировал народническую борьбу с царизмом…» За это, а также за «подчеркивание организованности, целеустремленности и силы отдельных крестьянских движений и отдельных крестьянских бунтов» (разумеется, в царской России) Ванага 8 марта 1937 года расстреляли.

26 января 1937 года:

Газета «Правда»:

* * *

«Литературная газета»:

27 января 1937 года:

Газета «Известия»: