Дьявольская королева - Джинн Калогридис Страница 3

Однако характер тети Клариссы нежностью не отличался. Мой кузен Пьеро часто называл свою мать «самым жестким мужчиной в семье». Она ни с кем не считалась, и менее всего — со своими четырьмя сыновьями и мужем Филиппо Строцци, властным банкиром. У нее был острый язык и быстрая рука, и она, не задумываясь, пускала в ход и то и другое.

В то утро тетя сердилась. Она заметила меня, и я тут же опустила голову и уставилась в пол, потому что с тетей Клариссой шутки были плохи.

Мне тогда исполнилось восемь лет, и я была неудобным ребенком. Мать умерла через девять дней после моего рождения, а через шесть дней после нее скончался и мой отец. К счастью, мать оставила мне огромное состояние, титул герцогини и власть над Флоренцией.

Что и побудило тетю Клариссу привезти меня в палаццо Медичи и позаботиться о моем будущем, хотя она ясно дала понять: я обуза. Помимо собственных сыновей она вынуждена была воспитывать двух других сирот Медичи: моего сводного брата Алессандро и кузена Ипполито — незаконнорожденного сына моего двоюродного деда Джулиано Медичи.

Когда мы с Клариссой вышли на площадку, снизу раздался голос: кардинал Пассерини, временно правящий Флоренцией, что-то объяснял слуге. Слов я не разобрала, но по интонации поняла, что произошло несчастье. Безопасная и комфортная жизнь, которую я вместе с кузенами вела в доме наших предков, заканчивалась.

Кларисса прислушалась, черты ее лица исказились от страха, но она тут же взяла себя в руки, и я увидела прежнюю властную женщину. Она прищурилась и взглянула на меня: не заметила ли я ее мгновенную слабость? Мне нельзя было показать, что заметила, иначе мне бы не поздоровилось.

— Ступай в кухню. Не останавливайся и ни с кем не общайся, — велела Кларисса.

Я повиновалась и спустилась в кухню, но обнаружила, что есть не могу: слишком нервничаю. Тогда я побежала к залу, там тетя Кларисса и Пассерини взволнованно говорили друг с другом. Его преосвященства почти не было слышно, но я уловила несколько гневных фраз тети Клариссы. «Вы дурак, — сказала она. — И о чем думал этот идиот Климент?»

В целом беседа крутилась вокруг Папы, урожденного Джулио Медичи, благодаря которому наша семья стояла у власти. Даже будучи ребенком я понимала, что мой дальний родственник Папа Климент в плохих отношениях с императором Священной Римской империи Карлом, войска которого вторглись в Италию. Рим находился в серьезной опасности.

Дверь распахнулась. Пассерини просунул в проем голову и крикнул Леду, служанку тети Клариссы. Лицо кардинала было серым, он тяжело дышал, углы рта опустились. Он нетерпеливо выглядывал, пока не появилась служанка, затем приказал ей позвать дядю Филиппо, Ипполито и Алессандро.

Через некоторое время явились Ипполито и Сандро. Кларисса, наверное, стояла рядом с дверью, потому что мне хорошо было слышно, как она произнесла:

— Нам нужны мужчины — те, кто в состоянии сражаться. Пока не узнаем их численность, будем действовать осторожно. К ночи соберите столько, сколько сможете, после чего сразу ко мне. — В ее голос вкралась странная нерешительная нотка. — И пусть Агостино приведет сына астролога. Немедленно.

Дядя Филиппо тихо выразил свое согласие и вышел. Дверь снова закрылась. Я постояла несколько минут, тщетно пытаясь разобраться в звуках, доносящихся из зала. Признав свое поражение, я поплелась к лестнице, ведущей в комнаты детей.

Шестилетний Роберто, младший ребенок Клариссы, семенил мне навстречу, причитая и заламывая руки. Глаза его были крепко зажмурены. Я мигом его подхватила, иначе он бы сбил меня с ног.

Я была маленькой, а Роберто — еще меньше. Он разгорячился и вспотел. На покрасневших щеках заметны были следы от слез; по-девчоночьи длинные волосы прилипли к влажной шее.

В этот момент появилась няня мальчиков Жиневра — простая необразованная женщина в поношенном хлопчатобумажном платье, прикрытом белым передником. Волосы она всегда перевязывала шарфом. В то утро, однако, и с шарфом, и с нервами у нее было не в порядке; на ее лицо упала прядь золотистых волос.

Роберто топнул ногой и завопил на меня:

— Пусти!

Он выставил кулачки, но я отвернула лицо, продолжая крепко его держать.

— В чем дело? Чего он так испугался? — спросила я Жиневру.

— Они хотят забрать нас, — пропищал Роберто и заплакал. — Они нас побьют.

Жиневра, сама не своя от страха, ответила:

— У ворот мужчины.

— Что за мужчины? — уточнила я.

Няня промолчала, и я побежала в комнату горничных, откуда было видно конюшни и ворота, отворявшиеся на виа Ларга. Я подтащила к окну табурет, залезла на него и открыла ставни.

Конюшни находились с западной стороны дома, а массивные железные ворота, не допускавшие посторонних, — с северной стороны. Ворота были заперты на засов, рядом стояли три вооруженных стражника.

По другую сторону высоких ворот, увенчанных остроконечными зубцами, протянулась улица. Доминиканские монахи шли из расположенного по соседству монастыря Сан-Марко, кардинал ехал в позолоченном экипаже, купцы скакали верхом. Новость Пассерини еще не успела распространиться по Флоренции. Я увидела людей Роберто, примерно человек двадцать. Кто-то находился в начале виа Ларга, кто-то — в конце, кто-то — напротив железных ворот, рядом с конюшнями. И все эти люди хищно смотрели на наш дом, надеясь на добычу.

Один из них восторженно крикнул проходящей толпе:

— Слыхали? Папу свергли! Рим теперь в руках императора!

А над входом гордо реял флаг с гербом Медичи: пять красных шаров и один лазоревый — шесть palle на золотом щите. «Palle! Palle!» — наш девиз, наш боевой клич; его обыкновенно скандировали наши сторонники, когда поднимали мечи в нашу защиту.

Я наблюдала, как красильщик шерсти, в одежде, перепачканной темно-синей краской, карабкается на плечи своих товарищей и под одобрительные возгласы стягивает флаг. Кто-то поднес к флагу факел и поджег его. Прохожие остановились, разинув рты.

— Abaso le palle! — задал тон красильщик.

Те, кто стоял рядом с ним, подхватили:

— Долой шары! Смерть Медичи!

Посреди всего этого шума железные ворота чуть приоткрылись, и мальчик Агостино — посыльный тети Клариссы — незаметно выскользнул наружу. Но когда ворота, лязгнув, захлопнулись, несколько мужчин стали швырять в мальчика камни. Тот прикрыл голову и исчез в толпе.

Я высунулась из окна. Красильщик разглядел меня за тонкими струйками дыма, поднимавшимися от горящего флага, и его лицо исказилось ненавистью. Если б он смог, то влез бы на стену, схватил бы меня, восьмилетнюю невинную девочку, и вышиб мои мозги на мостовую.

— Abaso le palle! — проорал он снова.

Идти за утешением к Клариссе не имело смысла: она была неспособна на утешения. Пьеро, мой кузен — вот кто был мне нужен. Он никого не боялся, даже своей грозной матери… и он единственный, кому я доверяла. Не обнаружив его в классной комнате, я отправилась в библиотеку.