Битва за Рим - Колин Маккалоу Страница 3

При виде Суллы женщины утрачивали благоразумие, добродетельность, способность рассуждать. Они забывали осмотрительность, приводили в неистовство мужей, отцов и братьев, начинали бессвязно бормотать и хихикать — стоило ему бросить на них мимолетный взгляд. Какой способный, какой умный человек! Великий воин, непревзойденный администратор, муж несравненной храбрости; чего ему немного недостает — так это умения организовать себя и других. И все же женщины — его погибель. Так, по крайней мере, размышлял Публий Рутилий Руф. Уж его-то внешность, приятная, но ничем не выдающаяся, и мышиный окрас никогда не позволяли ему выделяться среди мириадов других людей. Сулла вовсе не был развратником; за ним не волочился шлейф обманутых женщин — опять же, насколько было известно Рутилию Руфу, его поведение всегда отличалось непоколебимой нравственностью. Однако не приходилось сомневаться, что человек, жаждущий добраться до вершины римской политической лестницы, имел гораздо больше шансов добиться своего, если не обладал внешностью Аполлона: неотразимые красавцы вызывали у соперников удвоенную зависть, не говоря уже о недоверии, а то и пренебрежении: мол, красавчики все неженки и любители наставлять ближнему рога.

Рутилий Руф погрузился в воспоминания. В прошлом году Сулла выставлял свою кандидатуру на выборах преторов. Казалось, победа была ему обеспечена: он отличился в боях, и о его доблести было хорошо известно, ибо Гай Марий позаботился, чтобы избиратели знали, какую неоценимую помощь оказывал ему Сулла в качестве квестора, трибуна и легата. Даже Катул Цезарь (вот уж у кого не имелось причин испытывать любовь к Сулле, который стал причиной его конфуза в Италийской Галлии) выступил с восхвалениями подвигов Суллы в Италийской Галлии в год разгрома германского племени кимбров. Позже, в те дни, когда государству угрожал Луций Апулей Сатурнин, именно Сулла, не ведающий усталости, энергичный и находчивый, вынудил Гая Мария покончить со смутой. Ибо Гай Марий только издал приказ, выполнение же этого приказа взял на себя Сулла. Квинт Цецилий Метелл Нумидийский — тот, кого Марий, Сулла и Рутилий Руф дружно именовали Свинкой — до своего изгнания неустанно разъяснял всем и каждому, что, по его мнению, счастливое завершение африканской кампании против царя Югурты является заслугой исключительно Суллы и что Марий неоправданно приписал победу себе. Ведь именно благодаря усилиям Суллы Югурта был пленен — а каждому известно, что война в Африке продолжалась бы до тех пор, пока Югурта остается на свободе. Катул Цезарь и некоторые другие ультраконсервативные предводители Сената согласились со Свинкой в том, что по справедливости именно Суллу следует благодарить за торжество в войне против Югурты. Звезда Луция Корнелия начала стремительное восхождение, и его избрание в число шести преторов не вызывало теперь сомнений. В пользу Суллы было и его поведение во всем этом деле — несравненная скромность и приверженность справедливости. До самого завершения избирательной кампании он настаивал, что пленение Югурты — заслуга Мария, поскольку сам он всего лишь подчинялся приказам полководца. Подобное поведение обычно вызывало одобрение избирателей: преданность командиру на поле брани и на Форуме ценилась неизменно высоко.

И все же, когда выборщики от центурий собрались на Марсовом поле и стали по очереди оглашать свой выбор, имени Луция Корнелия Суллы так и не прозвучало в числе шести удачливых кандидатов. Сулла был уязвлен таким итогом, тем более что некоторые избранники оказались не только без каких-либо личных достоинств, но и весьма скромного происхождения.

Почему? После голосования Сулла то и дело слышал этот вопрос, однако хранил молчание. Сам он, впрочем, знал причину своего провала; спустя некоторое время она перестала быть тайной для Рутилия Руфа и Мария. Все дело заключалось в некоем хрупком создании по имени Цецилия Метелла Далматика, особе всего девятнадцати лет от роду. Она приходилась супругой Марку Эмилию Скавру — консулу в год первого появления германцев, цензору в тот год, когда Метелл Нумидийский Свинка отправился в Африку сражаться с Югуртой, и принцепсу Сената с тех пор, как он стал консулом, то есть на протяжении последних семнадцати лет. Далматика предназначалась в жены сыну Скавра, однако тот наложил на себя руки после отступления Катула Цезаря из-под Тридента, не выдержав неминуемой огласки собственной трусости. Тогда Метелл Нумидийский Свинка, опекун семнадцатилетней племянницы, поспешно выдал ее за самого Скавра, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте.

Никто, разумеется, не спрашивал у самой Далматики ее мнения относительно этого брачного союза, да оно и не сразу сложилось у нее. Сперва ей немного вскружили голову auctoritas и dignitas новоиспеченного супруга. К тому же она была рада вырваться из дома своего дядюшки Метелла Нумидийского, где в то время обитала его сестрица, чьи порочные наклонности и истеричность делали невыносимым соседство с ней. Однако вскоре молодой матроне суждено было встретиться с Суллой — и вспыхнуло почти неодолимое взаимное влечение, чреватое бедой.

Сознавая, сколь это опасно, Сулла даже не пытался углублять знакомство с юной супругой Скавра. У той, однако, были иные намерения. После почетных, в согласии с римским обрядом, похорон изуродованных тел Сатурнина и его приспешников, когда Сулла принялся пропагандировать себя на Форуме и в городе в преддверии кампании по избранию преторов, Далматика тоже зачастила на Форум. Куда бы ни направлялся Сулла, повсюду присутствовала Далматика, должным образом закутанная и скрывающаяся за постаментом или колонной, дабы не быть замеченной.

Сулла быстро научился избегать мест, подобных портику Маргарита, где дама из благородного семейства вполне может обходить ювелирные лавки и где, следовательно, их «случайная» встреча не имела бы предосудительного характера. Это уменьшало шансы Далматики вступить с ним в беседу. Однако ее поведение все равно воскрешало в памяти Суллы старый кошмар, когда Юлилла буквально погребла его под лавиной любовных весточек, которые она или ее служанка запихивали в складки его тоги при любой возможности. Что ж, тогда результатом стал брак — воистину нерасторжимый союз confarreatio, который, принеся обоим немало горестей, неудобств и унижений, завершился ее самоубийством. Так ужасно закончила жизнь эта женщина — одна из нескончаемой череды жаждущих приручить Суллу.

Вот поэтому-то Сулле и пришлось углубиться в зловонные, кишащие темными личностями переулки Субуры, чтобы выложить все единственной близкой душе, чья преданность была ему тогда столь необходима, — Аврелии, невестке его покойной супруги Юлиллы.

— Что же мне делать? — кричал он в отчаянии. — Я в ловушке, Аврелия! Повторяется история с Юлиллой: я не могу от нее избавиться!

— Беда в том, что все они изнывают от скуки, — с прискорбием молвила Аврелия. — С их малышами возятся няньки, встречи с подругами интересны разве что неумеренным количеством сплетен, свои мечты они не хотят претворять в жизнь, а головы их чересчур пусты, чтобы они могли искать утешение в книгах. Большинство их не питает никаких чувств к мужьям, ибо их выдают замуж по расчету. Проходит год — и они готовы на любовную интрижку. — Вздох. — В конце концов, Луций Корнелий, в области любви они располагают свободой выбора — где еще она им предоставлена? Самые мудрые довольствуются рабами. Глупее другие, те, кто теряет голову и влюбляется всерьез. Именно это, на беду, и случилось с Далматикой. Глупышка потеряла голову! А причина ее безумия — ты.