Усобники - Борис Тумасов Страница 3

* * *

В один из первых зимних дней, когда мороз сковал землю, а снег порошил новгородские улицы и дома, в палату посадника, что в Детинце, явился тысяцкий Олекса, коренастый, крепкотелый новгородец с аккуратной бородой и глубоко запавшими глазами, отчего казалось, что он смотрит на мир из-под кустистых бровей.

Следом за Олексой пришли один за другим кончанские старосты во главе со старостой кузнечного ряда рыжим здоровяком Архипом. Подминая валенками снег, они ступили на крыльцо, обмелись веником, проследовали в хоромы.

Тут же появились бояре новгородские, купцы знатные. На боярах кафтаны теплые, шубы с воротниками из дорогого меха бороды подпирают. Поднимались в палату, рассаживались вдоль стен на лавках.

Вскоре вошел и посадник Семен Михайлович, боярин тучный, годами умудренный. Великой властью наделили его новгородцы. Он поклонился, уселся в высокое кресло и цепким взглядом повел по палате. Заговорил чуть хрипло, простужено:

Люди именитые, доверием народа новгородского облаченные, позвал я вас совета вашего выслушать. Всем вам ведомо, как скудеет казна Господина Новгорода. С Батыева

разорения, и особливо когда он Киев порушил, и днепровский путь гостям заморским перекрыл, редко какой купец рискует добраться до Новгорода. Да и с верховьев, из земель скандинавских, по Волхову купцы не доходят. Одним словом, не жалуют нас гости торговые.

Он замолчал, на Олексу посмотрел. Тысяцкий не заставил ждать себя:

Истину сказывает Семен Михайлович, не та наша казна ноне, что в прежние лета, и чем пополнять ее, вам виднее. Да и пушниной, и кожами беднеет скотница. Счетчики ордынские выход с лопарей берут, а Новгороду что остается?

Боярин Тимофей, из бывших торговых людей, голос подал:

Твоя правда, тысяцкий, однако не верю, что у лопарей зверья битого мало. Кабы поскрести по их чумам и избам, не один санный поезд этого добра наберешь.

То так, — согласился кончанский староста кузнечного ряда рыжий Архип, — казной беднеем, истинно, и лопарей потрясти — боярин Тимофей дело говорит. Не все татарские баскаки у них повыгребли — поди, и на долю Великого Новгорода осталось.

Так, так, — кивнул староста гончарного ряда Еремей, с лицом, опаленным обжиговой печью. — Не грех лопарей пощупать.

Боярин Лука подскочил, бородой затряс и тоненько взвизгнул:

Нарядить к лопарям ратников!

К чему ратников? — перебил Олекса. — Аль запамятовали, что есть на Руси великий князь Дмитрий Александрович, сын Невского, а Новгород, сколь помню, от него не отрекался?

Воистину, — зашумели в палате. — На князя новгородцы завсегда возлагали обязанность город оборонять и дань собирать. Как вече в прошлые лета поступало? Звали князя, чтоб напомнить, какая за ним служба.

Боярин Спиридон руки воздел:

Люди именитые, князь Дмитрий на дружину денег потребует!

Что вече дозволит, то и получит, — перебил его посадник.

На время в палате установилась тишина, только слышалось, как с присвистом дышит гончарпик Еремей да постукивает посохом о пол боярин Спиридон.

Молчание нарушил рыжий Архип:

Князя Дмитрия, и верно, надобно слать к лопарям. Не ратников — княжье дело дань собирать.

Посадник усмехнулся хитро, бороду пригладил:

Так будем ли слать гонца с грамотой к князю великому? Он ноне в Переяславле-Залесском.

Слать! Просить князя Дмитрия!

* * *

От посадника Олекса направился не к своим хоромам, а к скотнице новгородской. Шел, размышляя. Под сапогами на меху снег поскрипывал. Покуда Русь под Ордой, беднеть казне. В добрые прежние времена тысяцкие не успевали учет казне вести. А ныне? И от пятин [3]дань несчетная поступала, рухлядью [4]скотница полнилась. А ныне Орда ненасытная все требует, требует. Приходится кланяться великому князю…

У тысяцкого лик бородой оброс, а под нависшими бровями глаза зоркие, все замечают: какой кончанский староста зазевается, на мостовой птахи в срок не заменит, а уж не дай бог, в стене либо на стрельнице бревно с гнилью, Олекса грозой на виновников наскакивал.

Проходя вдоль стены Детинца, тысяцкий выбрался к срубленной из вековых бревен избе с зарешеченным оконцем.

У кованой двери два дюжих ратника в тулупах охрану несли. Увидев тысяцкого, буркнули слова приветствия. Олекса

полу шубы откинул, ключ с пояса снял, открыл навесной замок, вступил в хранилище.

Тусклый свет едва пробивался сквозь запорошенное снегом оконце. Тысяцкий постоял, свыкаясь с полумраком, и двинулся вдоль стен, где стояли ларцы с золотым запасом, монетами из разных стран, слитками, драгоценными камнями. Проходил Олекса медленно, зная, чего сколько в каждом ларце, огорчаясь, что уменьшается их содержимое.

Он был скуп от рождения и бережлив, каждую копейку на учете держал. Оттого и уважали его новгородцы, знали: Олекса казну сбережет.

Незаметно от ларцов он перешел к стенам, где на колках была развешана всякая пушная рухлядь. Подумал, что надобно непременно к лопарям подаваться за шкурами. Тут без дружины княжеской не обойтись…

Направляясь на выход, у двери приостановился, достал из ларца горсть монет, подержал на ладони холодное серебро. Из каких чужих стран попало оно в казну новгородскую?

Массивная кованая дверь скотницы закрылась легко. Навесив замок и прицепив ключ к пояску, тропинкой, проложенной в снегу, Олекса направился к воротам Детинца, минуя избу ратников. Новгород нанимал их сторожить свой покой, быть воротными стражниками, охранять казну, стоять на стенах и башнях.

Из Детинца Олекса вышел — время уже за полдень перевалило. Миновал собор Святой Софии, где за старым немецким подворьем были его, тысяцкого, хоромы. У колодца с обледенелым срубом вдовая молодка Лукерья поддевала ведра на коромысло. Тысяцкий замедлил шаг, сказав сам себе под нос:

Хороша бабенка, сладка-а…

Лукерья метнула на Олексу насмешливый взгляд, поклонилась и пошла от колодца, чуть покачивая широкими бедрами. Тысяцкий долго смотрел ей вслед, мысль одна была: кабы не Филька, приголубил бы вдовушку. Да сын, Филипп, опередил, повадился к Лукерье. Приворожила она его, парень покой потерял. Спасибо, ушкуйники [5]уговорили податься с ними, и как ушел Филька два года тому назад, так ни слуху ни духу.

Вздохнул тысяцкий: на Лукерью у Филиппа губа не дура…

На боярском подворье Олексу поджидала жена Степанида. Маленькая, колобком подкатилась, причитая: