1612. Все было не так! - Дмитрий Винтер Страница 3

Вопрос о том, какой же была Россия с середины XV до середины XVI в. – «европейской» или «азиатской» (скажем условно так), таким образом становится очень важным. А. Янов считает, что европейской; автор этих строк разделяет эту точку зрения и готов присоединить к приводимым А. Яновым доказательствам свои.

Начнем с главного – института собственности. Для «азиатского» государства характерно господство «власти-собственности», то есть такое состояние, когда увеличение-уменьшение (или полная потеря) собственности зависит от близости человека к власти: пока ты «в фаворе», твое богатство прирастает, но в любой момент его можно лишиться.

Так вот: была ли в России до Ивана Грозного «власть-собственность» или собственность, как полагается в государстве европейского типа (даже в период раннего абсолютизма), автономна? Э.С. Кульпин – горячий, вообще-то, сторонник того, что в России «власть-собственность» была всегда, начиная с Ивана Грозного, тем не менее считает, что до Ивана Грозного ее не было, что российский вариант азиатской системы «власти-собственности» (или, по К. Марксу, «азиатского способа производства») сложился в нашей стране только в XVI в. [16]. Запомним этот его вывод – он нам еще понадобится.

А теперь – снова к «праву отъезда» служилых людей. Как уже говорилось, по мере централизации и создания единого Русского государства оно постепенно теряло смысл, но не совсем. Дело в том, что не все русские земли в это время подчинялись Москве, бо́льшая часть Древней Руси в XIII–XV вв. попала под власть Великого княжества Литовского.

Так вот, А.Л. Янов приводит как пример «европейскости» новорожденной России признание права феодалов «отъезжать» от одного суверена к другому, что в Европе было нормой. Самое же интересное – это то, что Россия в это время была страной, в которую бегут люди (из Литовского княжества), а не той, из которой бегут. Так, князья Воротынские, Вяземские, Одоевские, Глинские, Трубецкие – все они в правление в России Ивана III, а в Литве – Казимира переселились из Литвы в Московию. Но мало того: Литва просьбами и угрозами добивалась возвращения беглых как «изменников». Московское же правительство изощрялось в аргументации, отстаивая право на отъезд и, таким образом, оправдывая эти «измены».

Литва требовала выдачи, ссылаясь на договор, обязывавший обе стороны не принимать «зрадцы (изменников), беглецов, лихих людей», на что московский князь возражал, например, по поводу перебежавшего в 1504 г. Астафия Дашковича «со многими дворянами»: мол, в договоре сказано буквально «татя, беглеца, холопа, робу, должника по исправде выдати», а разве князь – это тать? Или холоп? Или лихой человек? «Остафей же Дашкович у короля был метной человек и воевода бывал, а лихова имени про него не слыхали никакова… а к нам приехал служить добровольно, не учинив никакой шкоды. И наперед того при наших предках… на обе стороны люди ездили без отказа» [17]. Таким образом, московский князь уверяет литовского, что этот князь – политический эмигрант, а не изменник, а главное – что он свободный человек, который согласно традиции имеет право на отъезд из Литвы на Москву.

Таким образом, московский князь настаивает на том, что подданные литовского короля, как и его собственные, – не рабы, а свободные люди. Можно, конечно, счесть это лицемерием, но и политическое лицемерие имеет пределы. Мыслимо ли, чтобы, например, Л.И. Брежнев в сколь угодно демагогических целях отстаивал право граждан на выезд да еще объявлял его отечественной традицией, подобно тому как Иван III ссылается на «старину»?

Далее, почему, если уж им так было плохо в Литве, западнорусские князья и дворяне не бежали в Польшу или Венгрию? Потому, что предпочитали православную Русь? Да, религиозный фактор имел в те времена огромное значение (бежали – несколько позже – например, и французские гугеноты в единоверные им страны), но – при прочих равных. Пройдет несколько десятилетий, и мы увидим, как после «самодержавной революции» Ивана Грозного те же православные бояре (и не только бояре, и не только приезжие литовские, но и свои, великорусские) побегут обратно в Литву [18], при том, что положение православных там, к тому времени, существенно ухудшится.

Еще одно подтверждение европейского характера Московии «до Опричнины» – вполне европейское обращение Ивана III с мятежным Новгородом. Да, Иван подчинил Новгород себе, как в то время подавляли региональный сепаратизм и западноевропейские монархи. Многие европейские страны переживали в это время подобные процессы. Ф. Фукуяма, например, констатирует наличие таких тенденций во Франции тех же времен: в Англии, мол, монархия проиграла и вынуждена была пойти на некоторые конституционные ограничения, во Франции же одержала победу, что положило начало долгой централизации власти в руках абсолютистского государства (Фукуяма прослеживает последствия этого процесса до конца ХХ в.) [19]. Так что ничего специфически российского тут нет.

Но при этом Иван III не собирался уничтожать вольности Новгорода, если последний откажется от союза с Литвой. И действительно, в течение всех 1460-х годов в Новгородской республике усиливалась пролитовская партия. Тем не менее, как признает Дж. Феннелл, «одни лишь оскорбления (со стороны лидеров пролитовской партии в адрес Великого князя Московского. – Д.В.)…вряд ли могли быть использованы как предлог для серьезной экспедиции, призванной сокрушить то, что в конце концов было русским православным государством» [20].

Можно ли представить Ивана Грозного, спрашивающего себя, достаточно ли у него поводов для карательной экспедиции? Мысль Ивана III работала принципиально иначе: пусть Новгород первым нарушит «старину», т. е. старые договорные обязательства; таким нарушением и стал союз с Литвой. Но и после этого князь Московский не разгромил Новгород, даже вольности его после первого похода 1471 г. не уничтожил.

Не помогло: Новгород снова вступил в сношения с Литвой. Тогда, в 1478 г., произошла более жесткая экзекуция. Теперь вечевой колокол был снят, лидеров оппозиции сослали, некоторых даже казнили, но Новгород как таковой не пострадал. Иван всего лишь объявил, что хочет «господарьства на своей отчине Великом Новгороде такова, как наше государьство в Низовской земле на Москве» [21]. А мы уже видели и еще увидим, что «государьство в Низовской земле на Москве» было при Иване III и позже вполне европейским. Причем Иван шел на Новгород, как и семью годами ранее, вооруженный солидными документальными уликами (связи Новгорода с Литвой. – Д.В.)». И «можно только удивляться тому терпению, с которым Иван проводил переговоры» [22].