Роковые годы - Борис Никитин Страница 3

В печати шла травля часто по непроверенным подозрениям; отдельные шайки (кстати, не могу назвать их иначе) гонялись за теми, чьи имена кем-нибудь и как-нибудь произносились.

Поэтому те, кто служил раньше в полиции, навсегда запрятались, а секретные агенты, вероятно, сами старались забыть о своей службе.

Конечно, эти преследования имели свои причины: исторические, бытовые, несомненно, психологические и, может быть, национальные. Я хочу только подчеркнуть этот факт, имевший место в русской революции и внесший впоследствии так много трагичности в деятельность не одной только контрразведки.

В Германии после ноябрьской революции 1918 года вся полиция осталась на своих местах. Новая власть проявила к ней чуткую заботу: обращалась к населению с особыми воззваниями, приглашала служащих не покидать своих постов. Сохранив таким путем органы, поддерживающие общественный порядок, немецкие правительства имели в дни испытаний и аппарат противодействия.

Совсем иначе было в России. Уже в ночь с 1-го на 2 марта несколько делегатов от Совета солдатских и рабочих депутатов, возглавляемых Нахамкесом, предъявили членам Временного правительства ряд условий, на которых они согласны мириться с его существованием. Одним из первых пунктов было требование о замене полиции милицией с выборным началом. Временное правительство, которое еще было в периоде своего формирования, пыталось, в лице своих отдельных членов, смягчить ультиматум в отношении других вопросов, но молча согласилось на учреждение милиции. Тотчас же в провинцию полетели телеграммы о свержении полиции, телеграммы, содержание которых всем нам было хорошо известно из повседневной печати. Это тоже «стихийное» явление, налаженное не без Нахамкеса и его единомышленников, резко ударило по контрразведке, так как лишало ее не только налаженной годами секретной агентуры, но и поддержки административных органов всей страны.

С наружным личным составом было не лучше: мне предстояло освободить его из-под ареста, пересмотреть и часть уволить, так как оставлять на службе лиц, в какой-либо мере причастных к политической полиции, я официально уже не мог.

Приходилось еще посмотреть, что можно еще извлечь из более уцелевшего Военного ведомства.

В Петрограде в ведении Военного министерства было два органа, имевших касательство к контрразведке: центральный, на всю Россию, и мое отделение. Первый состоял в Главном управлении Генерального штаба и не занимался разработкой дел, а только регистрировал подозреваемых лиц по донесениям из всех округов. Он же ведал заграничными агентами, посольствами, и через него же округа получали кредиты. Мое же отделение — активный орган для Петроградского округа.

Я отправляюсь к генерал-квартирмейстеру Главного управления Генерального штаба — генералу Потапову. Тот вызывает полковника Генерального штаба Раевского, и вот с этого памятного для меня часа начинается серия наших собеседований и бесконечных сюрпризов. Эти удивительные люди продолжали жить в прошлом столетии. Они смотрели только на свой письменный стол, на котором лежала старая инструкция.

На вопрос мой, на какой кредит может рассчитывать мое отделение, они ответили буквально: «Пока ничего… но вы будете участвовать в междуведомственной комиссии по составлению новой инструкции. Применительно к этой, то есть будущей инструкции, вы составите план работы и смету. Представите в Главное управление Генерального штаба, которое их предварительно рассмотрит».

— А потом? — поинтересовался я.

— Потом, если Главное управление Генерального штаба их одобрит, они поступят в Канцелярию Военного министерства, которое их пересмотрит и внесет на рассмотрение Военного совета.

— Значит, Военный совет и санкционирует кредит? — спросил я.

— Нет, после Военного совета ваш проект будет отправлен в Ставку. Вот уже Ставка по его рассмотрении может открыть вам кредит.

— Позвольте, выходит, что вам предстоит сперва выработать новую междуведомственную инструкцию, потом план работ, да сверх того на прохождение всех перечисленных этапов уйдет не меньше четырех месяцев, и то при удаче, что мой проект будет попадать перед очередными заседаниями.

Мои доводы, что при таком положении вещей я не могу даже нанять служащих, так как им не из чего платить жалованье, успеха не имеют. Мне отвечают, что все равно теперь контрразведка работать не может, что сначала надо составить инструкцию и подготовить и обучить новый личный состав.

Тогда я предлагаю такой выход: не ожидая инструкции, я немедленно подаю свой план и смету; но в предвидении открытия новых кредитов пусть мне, по крайней мере, не закрывают старый кредит в 45 тысяч рублей в месяц, который отпускался на мое отделение при старом режиме и уже вошел в смету Военного ведомства.

— Нет, — отвечают Потапов и Раевский, — ни копейки, никаких исключений.

Перехожу через Дворцовую площадь в Штаб Округа; не перестаю твердить про себя все перечисленные инстанции, стараясь заучить их наизусть.

В Штабе округа центральная фигура — помощник начальника Штаба, полковник Балабин. Умный, энергичный, решительный, со стальными нервами, Балабин прекрасно разбирается в обстановке и уже через несколько дней заслуженно получает пост начальника Штаба.

В приемной и у дверей его кабинета обычная толпа народа. Протискиваюсь не без труда, рассказываю о неудаче с кредитами.

Балабин на первых порах думает, что я шучу: он сухо отвечает, что у него нет времени для составления сборника веселых рассказов. Однако, быстро убедившись, что мне совсем не до смеха, Балабин берет меня за рукав и ведет к Главнокомандующему. Корнилов терпеливо выслушивает весь перечень будущих этапов моей будущей сметы и едва успевает пообещать внести вопрос во Временное правительство, как его увлекают на какое-то срочное заседание; а Балабина тоже уводят по неотложным делам.

Очевидно, кредиты придут нескоро.

Деньги на контрразведку ищу в долг у знакомых: другого выхода положительно не придумаю.

Частным образом занимаю у Сергея Гавриловича Тарасова (коммерсант из Армавира) 12 тысяч рублей [5]. Выдаю ему расписку на своем официальном бланке с печатью, что занимаю у него 12 тысяч «для выдачи жалованья служащим и обязуюсь вернуть их по получении казенных денег».

Теперь уже запасаться терпением придется не мне одному, но и Тарасову.

Корнилов и Балабин сначала недоумевают, а потом приходят в восторг, но ненадолго.

Не ожидая выработки новой междуведомственной инструкции, 21 марта представляю свой мотивированный план и смету на 60 тысяч рублей в месяц.

Много раз тщетно стараюсь добиться хотя бы аванса; много раз Корнилов требует кредитов Военного ведомства; много раз Балабин предлагает разогнать весь личный состав канцелярии Потапова вместе с ее шефом. Наконец, через полтора месяца, в конце апреля, мне условно выдают 45 тысяч с оговоркой Потапова: «Эта единовременная выдача в виде аванса отнюдь не означает, что вам открыт ежемесячный кредит. Что будет дальше — еще посмотрим».