Я бил «сталинских соколов». Лучший финский ас Второй Мировой - Илмари Ютилайнен Страница 3

Находясь в увольнении в городе Иматра, мы встретили штабных офицеров из штаба армии «Каннас». Они прямо-таки лучились уверенностью, что заметно приободрило и нас.

Утром 30 ноября 1939 года я следил за строительством бункера, когда примчался командир звена и сообщил, что началась война. В 09.25 все наше звено находилось в воздухе и мчалось к городу Выборгу, который, как сообщили, подвергся налету советских бомбардировщиков. Трудно было поверить, что война действительно началась!

Когда мы оказались над Выборгом, то увидели на земле пожары, которые вспыхнули во время налета. Зенитные батареи вели огонь по удаляющимся бомбардировщикам, и в небе разворачивались черные клубки разрывов. Мы гнались за бомбардировщиками до Койвисто, где они скрылись в толстом слое облаков. Наши тихоходные истребители «Фоккер» D.XXI не могли перехватить их. Вражеские бомбардировщики были опознаны как двухмоторные самолеты Туполева СБ-2.

Мы продолжали патрулировать над Карельским перешейком до тех пор, пока не кончилось горючее, но противника больше не видели.

Этой ночью в казарме было много шума, пока шло оживленное обсуждение атаки, но ни у одного из нас не хватило духа отправиться в город в увольнение. Во время дополнительного обучения перед началом войны мы отпустили усы, но теперь сбрили их, «чтобы выглядеть прилично в случае гибели»!

На следующее утро мы поднялись еще до рассвета, чтобы подготовить истребители к вылету в утренних сумерках. Мы опробовали моторы и проверили наши пулеметы и кислородные маски. Самолеты находились в готовности к немедленному взлету. Чтобы предохранить истребители от сильного холода, мы закрывали их брезентом и подогревали электрическими отопителями. Кроме того, мы держали стержни электрических ТЭНов в масляных бачках, чтобы не дать маслу загустеть. Благодаря высокому уровню готовности, как только прозвучал сигнал тревоги, 8 истребителей нашего звена сумели стартовать буквально в считаные секунды.

В первый день войны произошло одно событие, которое страшно нас всех поразило. Мастер-летчик Уутту, летавший на старом биплане «Бульдог», в воздухе был атакован звеном советских истребителей И-16 «Рата». Уутту делал все, что только мог, чтобы уйти от огня атакующих, которые носились вокруг его самолета, как стайка маленьких поросят. Когда русский ведущий стрелял, его ведомые тоже стреляли, не глядя, находится ли цель у них на прицелах. Нам это показалось очень странной тактикой боя, которая требовала невероятной меткости прицеливания, чтобы быть хоть сколько-то эффективной.

Наконец Уутту, который долгое время успешно уворачивался, все-таки получил несколько пуль в фюзеляж позади кабины, которые заклинили рулевые тяги. Его самолет пошел вниз, потеряв управление. Он падал прямо в дремучий карельский лес, но в последнюю минуту пилот рванул на себя ручку управления что было сил. Самолет вышел из пике и тут же шлепнулся на небольшую полянку в гуще леса. Следующее, что понял Уутту: он сидит на дымящемся обрубке дерева. Земля вокруг него взрывалась от пулеметных очередей, которые выпускали советские самолеты, пытаясь его прикончить.

Вскоре после этого примчался финский патруль, и его командир, полагая, что Уутту русский, крикнул ему по-русски: «Руки вверх!» Уутту решил подыграть ему и тоже по-русски ответил: «Да-да». У него забрали пистолет и препроводили для допроса в ближайший штаб. Армейский майор допрашивал его на русском, а Уутту отвечал на своем варианте русского языка. Наконец его истинная национальность прояснилась, когда пилота попросили назвать его часть и место рождения. Сразу после этого обращение изменилось на самое что ни на есть сердечное, ему предложили коньяк и сигару, а потом штабная машина доставила его на базу. Единственным сувениром, который Уутту вынес из этого приключения, была шишка на голове.

1 декабря наш командир звена вылетел со своей парой на патрулирование, но затем наступил период плохой погоды. Только 18 декабря мы сумели возобновить полеты. Туман держал на земле и нас, и противника. Это было очень скверное время. Каждое утро мы ждали прогноза погоды, но лишь в очередной раз узнавали, что только матушка-природа в силах что-то изменить.

18 декабря мы получили сообщение, что советские самолеты-корректировщики Р-5 направляют огонь артиллерии на наши укрепления в Сааренпяя. Мы получили задание отогнать этих наблюдателей. Мы взлетели - командир звена Луукканен и я в качестве ведомого - и направились к Сааренпяя. После прибытия к цели мы несколько раз пролетели над указанным районом на высоте 300 футов, покачивая крыльями, чтобы показать финским артиллеристам, что мы свои. Никаких вражеских самолетов не было видно, но чуть раньше советские бомбардировщики совершили налет на крепость.

Во время последнего прохода над укреплениями по нам открыли огонь наши же зенитки. Луукканен летел чуть впереди меня, когда я увидел струю трассирующих пуль, приближающуюся к нему. Его топливный бак был пробит, и я заметил струю бензина, бьющую из самолета. Он повернул к базе, и я сопровождал его, пока мы не пересекли береговую линию. В этот момент он передал мне, чтобы я в одиночку продолжал выполнение задания, а сам пошел на аэродром. Он был очень зол!

Луукканен добрался до железнодорожной станции Кавантсаари, где совершил вынужденную посадку на вспаханное поле.

Тем временем я продолжал полет. Так как нигде поблизости самолетов не было видно, я направился к Териоки. Единственными, кого мне удалось увидеть, были три советских солдата на берегу. Они бросились врассыпную, когда я прошел над ними на бреющем и дал длинную очередь из пулеметов. Когда я полетел домой, наши собственные солдаты обстреляли меня, словно дикую утку. Они с одинаковой энергией палили по любому замеченному самолету, как чужому, так и своему. Судя по всему, им гораздо больше хотелось пострелять по самолету, чем разбирать, чей он.

Когда я пролетал над лесной просекой, меня уже подкарауливала новая группа стрелков. Кусты можжевельника, казалось, расцвели от вспышек выстрелов… направленных прямо в меня. Мой самолет получил три попадания. Одна пуля пробила крыло, а две других - фюзеляж чуть справа от меня. Я поспешно бросил самолет к краю просеки, перескочил через амбар на опушке леса и умчался домой без новых происшествий.

19 декабря состоялся наш первый настоящий воздушный бой. Мы взлетели звеном, но так как у меня возникли проблемы с запуском мотора, я чуть отстал от остальных. Судя по всему, нам предстояла хорошая охота, так как в эфире зазвучали многочисленные сообщения о вражеских самолетах. Когда я приблизился к Антреа, то услышал рапорт: от Хейниоки к Антреа летят 3 вражеских бомбардировщика. Я повернул туда, где они были замечены, и примерно через полминуты увидел 3 приближающихся бомбардировщика Ил-3.

И вот теперь впервые я должен был схватиться с врагом. Я находился на 1500 футов выше бомбардировщиков. Они заметили меня, лишь когда я уже начал боевой разворот. Как раз над артиллерийским лагерем Кексгольма я пристроился к ним сзади. Бомбардировщики поспешно сбросили бомбы на лес возле реки Вуокса и повернули обратно. Я оказался позади левого бомбардировщика и с дистанции 100 метров открыл огонь по нему, убив бортстрелка. Затем я подлетел к головному бомбардировщику и всадил ему очередь в фюзеляж. Наконец я пристроился в хвост к третьему бомбардировщику и открыл огонь по стрелку, убив его. Теперь ответного огня не было.