Гюнтер Грасс - Ирина Млечина Страница 3

Но сначала, еще мальчишкой, он состоит в юнгфольке — организации, являющейся резервом гитлерюгенда. Этих ребят зовут «пимпфами», или «волчатами». Лежа на пляже, мальчишки горячо обсуждают известия с фронта. Они толкуют о героизме «нашего военно-морского флота», о «слабаках-англичанах» и собираются через несколько лет, если война не кончится, пойти в подводники. Они состязаются в перечислении великих побед немцев на море. Дети балтийского портового города, они знают, каковы водоизмещение надводных кораблей и ходовые качества подлодок — и своих, и вражеских, численность экипажа, калибр орудий, сколько торпед… Позднее точно так же, загорая на берегу, будут обсуждать достоинства военного флота мальчишки из повести Грасса «Кошки-мышки».

Вместе со сверстниками юный Грасс с восторгом смотрит военную хронику в кинотеатре, запечатлевшую успехи доблестных германских воинов, ход Французской кампании. Продвижение немецких войск расширяет познания в географии: «прорыв за прорывом, победа за победой».

Роль этих информационно-пропагандистских фильмов станет Грассу понятна позже: они помогали формировать милитаристское сознание юношества, внушали мысль, что рейх и фюрер непобедимы. Мальчик из Лангфура, предместья Данцига, не задается лишними вопросами. Он охотно марширует в отрядах «пимпфов», а потом гитлерюгенда, почти с радостью становится зенитчиком, хотя и на вспомогательных ролях, безропотно отбывает трудовую повинность и ждет повестки на фронт.

Грасс честен и потому признается: он никогда не задавал вопроса «почему» — ни себе, ни другим. Правда, в юношеских организациях он не проявляет особой инициативы, не лезет в первые ряды, но вместе со всеми участвует в регулярных акциях «гитлеровской молодежи».

Эта книга воспоминаний пронизана не только национальной критикой, как и все произведения Грасса, но и прежде всего самокритикой. Почему он молчал, когда арестовали отца одноклассника, потом преподавателя латыни? Ведь он знал, что рядом с Лангфуром находится огромный концлагерь Штутгоф, который потом будет фигурировать в его произведениях, например в романе «Собачьи годы». Но он предпочел не задаваться вопросами. И это, по его признанию, главная вина. Как большинство немецких обывателей — а он подчеркивает, что вышел из обывательской среды, — он не спрашивал почему, он молчал. И теперь, очищая луковицу или разглядывая кусочки янтаря, хранящие память о его детских и юношеских годах, он чувствует, как гулко звенит в ушах его тогдашнее молчание.

Автор не просит читателя о снисхождении. Он мог бы сказать: ведь я был ребенком, какой с меня спрос? Так меня воспитала тогдашняя система, я просто выполнял приказ. Фраза: «Я всего лишь выполнял приказ» — часто звучала в послевоенной Германии, но не из уст Грасса.

Он признавался: «Я довольствовался полузнанием или ложным знанием», не хотел и не пытался разобраться в происходящем. Когда ему исполнилось 11 лет, в Данциге загорелись синагоги и в витрины магазинов еврейских торговцев полетели булыжники. «Я сам в погроме не участвовал, — рассказывал Грасс, — но был любопытным зрителем». Он наблюдал, как неподалеку от его гимназии толпа молодчиков из СА разграбила и подожгла лангфурскую синагогу. Но у него не возникло вопроса: почему, зачем? Он стоял и смотрел вместе с невозмутимо взирающими на происходящее полицейскими, и всё это вызывало у него «лишь некоторое удивление».

Позднее в самом знаменитом романе Грасса «Жестяной барабан» маленький герой этой саги Оскар Мацерат будет столь же безучастно наблюдать за тем, как сжигают магазин игрушек и убивают его хозяина, доброго старого знакомого Маркуса (которого в замечательном, увенчанном «Оскаром» фильме Фолькера Шлёндорфа гениально сыграл знаменитый французский шансонье и актер Шарль Азнавур). Но Оскар Мацерат — маленький злой гений, и о нем особый разговор. Здесь же речь идет о поведении юного Грасса, которому он сам дал беспощадную оценку: «Сколько бы я ни ворошил опавшую листву моих воспоминаний, увы, не находится ничего, что послужило бы мне оправданием».

Он говорил начистоту: его детские годы не были «омрачены сомнениями», он легко поддавался соблазну всего того, что «повседневный быт предлагал в качестве увлекательных примет “новой эры”». Через много лет Грасс напишет пьесу «Перед тем», отразившую его отношение к студенческому и молодежному движению конца 1960-х — начала 1970-х годов. И, комментируя пьесу, он скажет о своем герое, юном гимназисте, примерно то же: можно было бы свалить всю вину на общество, и оно того заслуживает, но он, Грасс, не снимает вины и со своего юного героя. Писатель вообще не склонен освобождать человека от ответственности за его собственные поступки, оправдывать их «обстоятельствами».

Соблазну того, что предлагал в качестве увлекательных примет «новой эры» повседневный быт, подвергался не только юный Грасс. Война всегда присутствовала в национал-социалистической действительности: речи, воззвания, лозунги, манифесты, книги и кинофильмы, дни поминовений «героев», освящение памятников — всё служило культу войны. Она была важнейшей частью массовых празднеств и ритуалов. Почитание погибших на войне за «народ и рейх» или павших жертвой в борьбе за «идеалы нацизма» было драматургической кульминацией партийных съездов, разыгрывавшихся по всем законам массовых театральных зрелищ. Вот почему грассовские мальчишки в новелле «Кошки-мышки» так восхищаются «героями» и рвутся на фронт.

Эстетизация и актуализация войны средствами массовой информации и кинематографом были важной частью массового одурманивания немцев, в первую очередь молодежи. Именно поэтому такую ненависть у нацистских пропагандистов вызывали авторы пацифистских сочинений, где война не героизировалась, а представала во всем ее кровавом обличье, как у Э. М. Ремарка.

Грасс в своей книге вспоминал, как однажды, уже будучи знаменитым, навестил Ремарка на его вилле на озере Лаго Маджоре в Швейцарии и рассказал ему о своих впечатлениях от романа «На Западном фронте без перемен», который нацисты сжигали среди других книг на городских площадях. Книга эта попала к юному Грассу случайно — он нашел ее в книжном шкафу одного из братьев своей матери. Владелец книги, видимо, не подозревал, что она под запретом. Гимназист прочитал ее залпом. И, беседуя с Ремарком, Грасс, конечно, не мог не вспомнить другое произведение, имевшее столь же феноменальный успех, но которое во всём противостояло пацифизму Ремарка. Это книга Эрнста Юнгера «В стальных грозах», не просто героизировавшая солдата, а отличавшаяся от прочих сочинений, прославлявших войну, совершенно иным художественным уровнем, холодной, не лишенной блеска стилистикой.

Грасс рассказал Ремарку, что «параллельное чтение двух книг» вызвало у него ощущение контрастного душа: с одной стороны, увлекательное юнгеровское живописание войны через призму приключений и испытаний мужества, с другой — его «ужаснула, потрясла мысль Ремарка о том, что война делает каждого солдата убийцей». Он писал: «Я до сих пор ощущаю на себе влияние этого романа… Как погибают солдаты один за другим…» И дальше: «Книга и ее автор продолжают напоминать мне о юношеском недомыслии, но в то же время и о том, что возможности отрезвляющего действия художественной литературы ограничены».

Если «юношеское недомыслие» является одним из важнейших лейтмотивов «Луковицы», то ограниченность отрезвляющих возможностей литературы будет заботить Грасса на протяжении всего его творчества и отразится в его художественных произведениях и публицистике. Он хотел, чтобы литература оказывала если не воспитательное, то хотя бы просветительское воздействие. Ради этого он пишет. Правда, с годами его размышления на сей счет становятся пессимистическими. Он видит себя, как в известном сочинении А. Камю, Сизифом, который тащит вверх камень, зная, что камень никогда не останется на вершине горы. Но он будет вечно тащить его вверх. Он не позволит себе сдаться, он будет писать снова и снова…