Волынский. Кабинет-Министр Артемий Волынский - Зинаида Чиркова Страница 3

Артемий остался на дворе. Он не знал, то ли податься за своим воспитателем, то ли осторожно спросить у кого-нибудь из разноголосой толпы, куда же деваться ему с его тяжеленным ружьём, уже начинавшим оттягивать руки.

Но к нему подскочил важный лакей в щегольской ливрее и в сапогах, смазанных дёгтем так, что за версту от него разило, и крикнул в самое лицо:

— Хоромы отведены в первом ярусе, направо!..

И Артемий отправился искать первый ярус и отведённые ему хоромы.

Раза два-три стукнулся он лбом о притолоки, пока не научился перед каждой дубовой, обитой резными железными ковами дверью склонять голову. Бродил и бродил из хоромины в хоромину, пока не увидел лакея-воспитателя, притулившегося на соломенном матрасе посреди низенькой палаты.

— И вам, батюшка, тут место, — проговорил лакей, и Артемию пришлось удовольствоваться местом рядом с ним тоже на матрасе, брошенном прямо на голый пол.

Палата была проходная, бродили и проносились тут дворовые и собаки, нагло расхаживали здоровенные коты, подняв хвосты трубой, и Артемий долго не мог уснуть, вскидывая глаза на каждого проходящего и отгоняя от себя котов, норовивших забраться к нему на спину, а то и под самый нос.

— Ничего, боярин, — несколько раз повторил лакей, мигом укрылся своим кафтаном и мирно захрапел. Сон сморил и Артемия...

Проснулся он оттого, что кто-то с силой тянул из его рук старинную пищаль, в обнимку с которой Артемий улёгся спать. Взгляд его сразу упёрся в куцее безбородое лицо карлы-калмыка с седой всклокоченной кучей волос над безносым, только с двумя дырочками широким тёмным лицом.

Артемий рванул ружьё из рук карлы, ногой пнул его в живот, и тот, отлетев в сторону, свалился на лежащих людей и плаксиво захныкал. Синий огонёк лампады под старыми тёмными ликами в углу едва освещал палату, переполненную спящими вповалку людьми, и Артемий, сразу зверея, вскочил на ноги и уже хотел было кинуться на карлу, как тот испуганно прошамкал почти беззубым широким ртом:

— Велено разбудить, а ты, боярин, сразу в драку...

Артемий остыл и уже дружелюбно спросил карлу:

— Кто повелел и отчего?

— А уж охота, — раздражённо буркнул карла и поплёлся через открытую дверь в соседнюю хоромину, где тоже вповалку спали люди.

Всё ещё держа в руках тяжеленную пищаль, Артемий пробрался через тела распростёртых во сне людей, прошёл через одну, другую маленькую дверь и едва не заблудился в лабиринте низких тёмных хором, освещаемых лишь синими неяркими огоньками лампад.

Но чуть шевельнулся спёртый воздух, слегка поколебал пламя лампад, и Артемий решил идти навстречу этому дуновению. Чутьё не обмануло его, и скоро он выбрался на высокое крыльцо и попал в обширный, ещё почти пустой двор, где уже суетились челядинцы, готовясь к охоте.

Морозный воздух сразу прогнал сон, полная луна открыла перед Артемием огромное пространство царского двора-поместья, и он спустился по ступенькам на чистый, только ночью выпавший снег.

Пригоршня снега и вовсе сдула с его лица последние остатки сна, и он пошёл по направлению к конюшням, где уже виднелся свет факелов, слышалось ржание и негромкие окрики конюхов.

Было ещё совсем рано, но кое-кто из охотников вышел во двор, как и Артемий, чтобы заранее достать себе лошадь для охоты. Поговорив с конюхами, Артемий выбрал себе караковую лошадку, которая сразу понравилась ему и своим смиренным видом, и ласковым ржанием, и небогатой сбруей, уже надетой на неё.

Рядом с этой лошадкой конюхи снаряжали рослого гнедого коня, убирая его богатой упряжью с серебряными стременами и волной страусовых перьев над головой.

— Красавец, — подошёл к конюху Артемий.

— Да уж, наша царевна любит хороших лошадей, — согласился тот, продолжая своё дело.

— Царевна?

— Госпожа Аннушка, царёва дочка, — охотно откликнулся конюх.

В этот ранний час ему хотелось поговорить, и Артемий продолжал выспрашивать о царевне. При дворе ему ещё не приходилось бывать, и он представлял себе царицу и царевен существами не из здешнего мира.

— Пойди, боярин, — напутствовал его седой конюх, — подкрепись перед охотой. Это только собак кормить не велено, а ты, чай...

Едва Артемий услышал про еду, как сразу в желудке, пустом со вчерашнего вечера, заурчало.

Он едва нашёл низенькую огромную залу, где уже расставлено было для охотников нехитрое угощение — меды, квасы, расстегаи, жирные кулебяки, куски свиного и говяжьего мяса, орехи, брага. За столом уже сидели с полсотни охотников и вовсю уплетали царское угощение. Артемий присел сбоку и тоже принялся за еду. Он оглядывал длинный, накрытый клетчатой скатертью стол и нигде не видел ни одного знакомого лица: спали ещё, верно, и опекун его, и сыновья — одногодки Артемия.

Он снова вышел в уже заполненный народом обширный двор и кинулся к своей караковой лошадке — боялся, что кто-нибудь приглядит его смирную животину, и тогда придётся в царских конюшнях снова выбирать себе лошадь.

Артемий вывел своего скакуна во двор, одним махом взобрался в седло и гордо оглядывал суматоху, царящую во время сборов.

Из низенькой собачни егеря выводили борзых на сворках [2], хлестали арапниками по худым выгнутым спинам, чтобы не грызлись без времени; во дворе стояли осёдланные лошади, ожидая седоков, а к высокому крыльцу подъехала тяжёлая колымага, запряжённая шестериком, вся в серебре и богатом уборе, и скоро на крыльцо выплыла и сама царица Прасковья. Артемий едва разглядел её лицо, полное, белое, ухоженное, под высокой шапкой из соболя, и всю её фигуру, закутанную в меха. Она величественно спустилась с крыльца, поддерживаемая слугами, и долго усаживалась в колымагу. Прыгнули к ней две её дочери — Катерина и Прасковья, тоже закутанные так, что лиц почти не было видно.

Наконец подвели к крыльцу и гнедого коня, которого приметил в конюшне Артемий. Стремительно взлетела в седло средняя дочь Прасковьи, Анна, — высокая, сильная и даже в меховом наряде стройная. «Ишь ты, — мелькнуло в голове Артемия, — сразу видать, охотница...»

И во всё время охоты он старался если и не быть поблизости от царственной всадницы, то хотя бы не выпускать её из виду. Ему нравилось и как сидела она в седле, словно влитая, укрыв своей бархатной накидкой даже круп коня, и как скакала, ни разу не прибегая к арапнику, и не двигалась в седле, только пригибалась под ветками опушённых инеем деревьев. «Лихо», — думалось Артемию.

И сам он тоже старался не отстать от царевны, держался в седле весело и спокойно — недаром его уже записали в драгунский полк. Удерживал рядом с собой тяжёлую пищаль. Он и не заметил, было ли у царевны Анны с собой ружьё на седле, как вдруг увидел, что она на всём скаку прицелилась и пальнула в высоко взмывшую ворону. Комок окровавленных перьев свалился прямо к его ногам. Он круто остановил свою караковую лошадку и едва собрался поднять добычу, как послышался глубокий сильный голос: