Высотки сталинской Москвы. Наследие эпохи - Николай Кружков Страница 3

Множество конкурсов, масса студенческих проектов показывали относительную легкость создания «современных» проектов, когда планы (в основном) развивались в направлении уже установившихся, давно выработанных схем, когда фасады получались почти автоматически, когда даже манера выполнения чертежей достигла своеобразного «совершенства», так все научились ловко работать под любого мастера – под Корбюзье, под Веснина, под Леонидова… Это были верные рецепты, которые и нивелировали всю массу зодчих. Уже нельзя было, или почти нельзя было, выделить «подлинник» – имитации заполняли стены выставочных залов и даже страницы журналов… Поток бездушной подражательности, легкой и доступной, затопил архитектуру 30-х годов. Романтика начала революции, высокий пафос новаторства 20-х годов, даже поиски одиночек начала 30-х годов оказались забытыми и незамеченными. Общий недостаток твердых позиций, идеологических, научных и эстетических взглядов ощущался всеми» [2].

Сегодня мы должны понимать, что откат к классике произошел именно на фоне архитектурного кризиса 30-х годов. Формальным толчком к изменению творческой направленности работы архитекторов явились неудовлетворительные результаты первых туров конкурса на проект Дворца Советов в Москве (1930–1933). И последствием начального этапа конкурса стало постановление совета строительства Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР от 28 февраля 1932 года, в котором в весьма скромной форме, но услышанное всеми, было сказано следующее: «…не предрешая определенного стиля, совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры, одновременно опираясь на достижения современной архитектурно-строительной техники» [3].

«На этом крупнейшем международном конкурсе, в котором участвовало 500 архитекторов и было представлено 160 проектов, большинство конкурентов показало недостаточную подготовленность к решению больших идеологических задач, одной из которых было проектирование Дворца Советов СССР. Оказалось, что теоретическая база рационалистов, касавшаяся как раз формальных архитектурных качеств, была слишком рассудочна, аскетична, абстрактна. И что теоретические основы конструктивизма и функционализма оказались узкими, сухими, нехудожественными» [4].

Особое значение для эстетического исследования имеют реализованные конструктивистские проекты, ряд которых носил явно футуристический характер. В городе Самаре, где довелось жить автору этих строк, ярчайшим таким примером может быть названа фабрика-кухня завода имени Масленникова (1930–1932, архитектор Е.Н. Максимова), представляющая в плане символ, выразивший идею союза рабочего класса и крестьянства, – серп и молот. Технологическое решение объекта строилось исходя из условностей плана: из «молота», в котором помещалась кухня, еда и полуфабрикаты по трем радиальным переходам доставлялись в полукруглый «серп», где находились буфеты и столовая. Отдавая дань остроумию архитектора, приходится признать, что претензия на оригинальность и пафос революционной романтики здесь явно противопоставлены технологичности. Уже в годы войны облик здания был серьезно изменен. Для экономии тепла заводчане заложили кирпичом широкие окна, составлявшие остекленный радиус фасада. Несмотря на то что странная форма здания вполне очевидна, его идея осталась нераскрытой для горожан: люди, увы, не летают, как птицы, а ходят пешком или ездят в транспорте. Аналогичное построение плана несколькими годами ранее было реализовано в одном из зданий Ленинграда. В 1927 году на проспекте Стачек, напротив Тракторной улицы, по проекту А.С. Никольского построена средняя школа имени 10-летия Октября – первая после революции за Нарвской заставой, ранее почти лишенной школ [5].

Здание состояло из пяти корпусов, композиция которых в плане отдаленно напоминала «серп и молот», впрочем, в этом случае символы освобожденного труда скорее читаются интуитивно, чем явно. Очевидно, первоначальный авторский замысел не был реализован полностью из практических соображений.

Надо думать, что возможность строить и насаждать свой стиль была дана конструктивистам в виде аванса. Им предстояло создать новую архитектуру, способную стать инструментом формирования нового человека для общества нового типа. Получилось это у конструктивистов или нет – вопрос спорный. Отдельные постройки, несомненно, оказались удачны, но в целом заявленная цель так и не была достигнута. Гипертрофированная механистичность, предсказуемость форм, склонность к типовым решениям помогли этой архитектуре стать массовой, но они же не дали ей шанса утвердиться надолго… Постройки этого стиля при обычном освещении выглядят крайне монотонно и буднично. Его стихия – вечер, электрический свет уличных фонарей и окон, тени деревьев на глади стен. Днем, а тем более пасмурным и дождливым, простота форм этой архитектуры проигрывает. В сочетании с не слишком качественными строительными материалами и недостаточной ухоженностью (переходящей в сильную облезлость) лаконичность объемов способна вызывать лишь уныние.

Архитектор Е.Н. Максимова. Фабрика-кухня завода им. Масленникова в г. Куйбышеве (1930–1932). Фото 1960-х гг.

В начале 30-х дома массовой конструктивистской застройки (а шедевров в ней, по правде говоря, было не так уж и много), построенные во второй половине 20-х, перестали быть новостройками. С них начала облетать краска, кирпич стен тускнел, и здания приобретали все более мрачный и неуютный вид, опередив в этом даже многоэтажные рабочие казармы – жупел мрачного дореволюционного прошлого.

Кого могла воспитать такая архитектура? Вряд ли жителя светлого будущего. Под давлением собственной идеологии власть была вынуждена надавить на архитекторов и заставить их искать новые архитектурные формы. Это пресекло конструктивистскую линию, но породило интереснейшие архитектурные поиски 30-х годов [6].

Большое значение – научно-просветительское, с одной стороны, и сдерживающее угрозу безвкусицы, с другой стороны, – получила созданная 1 января 1934 года Академия архитектуры СССР, которая являлась единственным в мире научным учреждением в области архитектуры. Собрав в своих стенах старшее, среднее и молодое поколения, она достаточно скор о превратилась в подлинный научный центр. Сразу после организации академия приступила к переизданию наиболее ценных и редких книг и работ по архитектуре. Открывалась возможность глубокого изучения классического (в том числе русского) прошлого. В академических недрах разрабатывались новые концепции современного советского градостроительства. Надо отдать должное академии: на протяжении двух десятков лет она в лице института аспирантуры являлась школой подготовки мастеров архитектуры высшей квалификации – теоретиков и практиков, очень нужных для наступившего времени реализации огромных строительных планов в развитии народного хозяйства страны. Впереди были большие проектные и строительные работы по реконструкции ряда городов и в первую очередь Москвы. Так начинался новый, продолжительностью два десятилетия, классический или «сталинский» период советской архитектуры.