Отречение. Император Николай II и Февральская революция - Всеволод Воронин Страница 3

П.Н. Милюков

Характерной чертой дискуссий о будущем составе правительства стала дальнейшая радикализация русского либерального лагеря. Лозунг «ответственного министерства», т. е. кабинета, ответственного перед Думой, шаг за шагом уступал место планам создания «министерства доверия», т. е. правительства, состав и программа которого должны быть одобрены широкими «общественными» кругами. Однако П.Н. Милюкова и других сторонников формулы «министерства доверия» не смущало столь туманное определение порядка формирования правящего кабинета, где недостаток юридических процедур легко мог быть восполнен чем-то вроде «революционной целесообразности». Дума уже не рассматривалась ими в качестве органа, правомочного решать вопросы политического переустройства России. ««Министерство доверия» страны, – признавался впоследствии Милюков, – представляло больше перспектив, нежели «министерство ответственное»… перед Четвертой Думой. И это становилось ясно, как только от формул переходили к лицам. В то время многие занимались составлением списков будущих министров. И обыкновенно в этих списках варьировались все те же имена, ставшие популярными благодаря оппозиции в Думе или благодаря деятельности в общественных организациях. «Ответствовать» было не перед кем: вопрос стоял о «доверии»» [5].

Итак, Думе, выражавшей волю только высших классов – ничтожного меньшинства населения и имевшей весьма скудный кадровый потенциал, кадеты отказывали в политическом будущем. Правда, оставалось не до конца ясным, какие именно учреждения могли быть признаны отражением мнения «страны». Вероятно, основными претендентами на эту роль выступали Земский союз и Союз городов. Но циничные рассуждения Милюкова и вовсе позволяют предполагать, что «популярные» вожди либеральной оппозиции собирались присвоить самим себе право управлять «страной» от ее же имени.

П.П. Рябушинский

Перестановки в теневом «министерстве доверия» также производились по воле очень ограниченного числа лиц. 6 апреля 1916 г. собрание представителей кадетов и «левых» [эсеров, меньшевиков, большевиков] в квартире С.Н. Прокоповича и Е.Д. Кусковой внесло свои коррективы в намечаемый состав правительства. По настоянию лидера кадетов П.Н. Милюкова, вместо председателя Думы М.В. Родзянко пост премьера должен был занять председатель Земского союза князь Г.Е. Львов как полномочный представитель более широких, по сравнению с Думой, кругов «общества»; из кабинета были исключены и «царские министры». Вспоминая о своем успехе в борьбе с кандидатурой Родзянко, Милюков сделал еще одно интересное признание: «Политическая роль, которую Дума играла, так сказать, по молчаливому передоверию, должна была перейти к русской общественности […] В этом смысле смена Родзянки князем Львовым была первым революционным шагом и неизбежной прививкой против дальнейшего обострения болезни». Под «болезнью» он подразумевал решимость «социалистов» перейти, в ходе предстоящего «переворота», от «буржуазной революции» к «следующей «стадии»» и, со своей стороны, не желал «складывать рук в ожидании, пока наступит следующая «стадия»» [6]. Между тем, соглашаясь на «первый революционный шаг», вожди оппозиции невольно открывали широчайший простор для «революционного творчества масс». Переход «политической роли» Думы [вкупе с правом участвовать в формировании правительства] «к русской общественности», выразителем воли которой мог быть объявлен любой неформальный или самозванный «общественный» орган, означал бы на практике не только полное уничтожение старого государственного строя, но и утрату каких-либо представлений о законном порядке как таковом.

Плакат Всероссийского Земского союза. 1914 г.

Таким образом, с этого момента требование «министерства доверия» стало девизом грядущего переворота, призванного отнюдь не перераспределять полномочия между монархом и народным представительством в пользу последнего, а окончательно свергнуть царскую власть. Монархии при этом, в лучшем случае, отводилась роль изящной исторической декорации; а примерный состав Временного правительства [т. н. «министерства доверия»] во главе с князем Г.Е. Львовым стал известен широкой публике задолго до Февраля 1917 г.

Главной и едва ли не единственной опорой царя оставалась армия. Но и в среде генералитета, офицерского корпуса зрело недовольство. Причинами поражения в «Японской войне» и последующих революционных событий здесь многие считали «бестолковые колебания» монарха, «ребяческую» внешнюю политику и «Порт-Артурскую чепуху». По словам генерала А.А. Брусилова, «такими деяниями […] само правительство устроило революцию 1905–1906 гг.». Брусилов не только возлагал на монарха ответственность за неготовность России и ее армии к Мировой войне, но и критически оценивал проведенную Николаем II реформу государственного строя, считая ее половинчатой. Он писал: «Невозможно было продолжать сидеть на двух стульях и одновременно сохранять и самодержавие и конституцию в лице законодательной Думы». Поднять авторитет царя могло, по мнению генерала, только решение даровать «настоящую конституцию с ответственным министерством». Но, втягиваясь в большую войну, власть так и не извлекла уроков из своих недавних неудач и шла прежним курсом. «Не само ли самодержавное правительство, – задавался вопросом Брусилов, – сознательно державшее народ в темноте, могущественно подготовляло успех революции и уничтожение того строя, который хотело поддержать, невзирая на то, что оно уже отжило свой век, но подготовляло также исчезновение самой России, ввергнув ее народы в неизмеримые бедствия бесконечной гражданской войны и внутренних раздоров […] Первый акт революции 1905–1906 гг. ничему правительство не научил, и оно начало войну вслепую, само подготовляя бессознательно ее второй акт». Личная вина Николая II состояла, с точки зрения военачальника, «в том, что он сам не знал, чего хотел, не отдавал себе отчета в истинном положении дела и, окруженный лестью, самоуверенно думал, что мир и война в его руках, и был убежден, что он тонкий дипломат, умело ведущий внешнюю и внутреннюю политику России по собственному произволу, невзирая на столь еще недавний урок Японской войны и революции 1905–1906 гг.» [7].