Сталин и Гитлер - Ричард Овери Страница 3

Обе системы были хорошо осведомлены друг о друге и применяли эти знания. В итоге гитлеровский режим развязал войну с целью уничтожения сталинской диктатуры. При этом в сознании обоих диктаторов временами мелькала мысль о том, что могло бы произойти, если бы они, вместо того чтобы воевать, стали сотрудничать друг с другом. «Вместе с немцами мы были бы непобедимы», – как говорят, однажды заметил Сталин10. В феврале 1945 года, размышляя о тех возможностях выбора, которые у него были в прошлом, Гитлер допускал, что «в духе неумолимого реализма с обеих сторон», он и Сталин «могли бы создать ситуацию, при которой стал бы возможным длительный период согласия…»11. Милостью божьей человечество было избавлено от этого мрачного партнерства, и амбиции обоих деспотов скорее разделяли, а не объединяли их.

Диктатуры не возникали и не функционировали лишь по воле одного человека, какой бы неограниченной ни была их теоретическая база. Тот факт, что диктатуры процветали при широком соучастии всех живущих при них людей, движимых и подогреваемых самыми разными мотивами, от идеалистических представлений до страха, убедительно объясняет, почему эти диктатуры были столь долговечными и творили столь ужасные дела. Это были режимы, пользовавшиеся самой широкой поддержкой масс, при этом они самым широким образом применяли практику предумышленных репрессий. Обеим системам удалось за необычайно короткий исторический период времени преобразовать духовные ценности и социальные устремления своих двух народов. Обе системы носили яркий революционный характер, высвободив колоссальную социальную энергию, которая привела в итоге к чудовищному террору. Взаимоотношения между диктатором и подвластным ему народом имели более сложный и разнонаправленный характер, в основе их был целый комплекс факторов, а не просто необходимость повиновения и террор. Сейчас становится все более очевидным, что каждая диктатура нуждалась в одобрении и сотрудничестве со стороны большинства населения, находившегося под его властью, и что ее выживание зависело не только от страха, который она наводила на людей. Каждой из диктатур удалось утвердить мощное чувство своей собственной легитимности, которое разделялось большинством населения; мы сможем понять это чувство морального превосходства, только если сумеем распутать клубок моральных ухищрений, в которые рядились обе тоталитарные системы.

По мере написания «Сталина и Гитлера» мне становилась все очевидней вся важность непредвзятой реконструкции того мира, в котором протекала деятельность диктатора, какой бы странной и фантастической в своей значительной части эта историческая реальность ни казалась нам сегодня, спустя шестьдесят лет. Достичь намеченного было бы невозможно без привлечения в свидетели собственных слов самих диктаторов, будь то зафиксированных на бумаге или произнесенных устно. В отношении большинства исторических личностей такое утверждение было бы излишним, однако в случае с Гитлером и Сталиным автор испытывал определенное нежелание цитировать слова людей, чьи дела были красноречивее всяких слов. Произведения Гитлера, как правило, не подвергаются тщательному исследованию, поскольку считаются иррациональными, запутанными и трудночитаемыми. Сталин же всегда воспринимался как интеллектуальный карлик, просто неспособный прибавить что-либо существенное к ортодоксальному марксизму. Однако, вопреки этому мнению, диктатор имел обыкновение высказываться по любому случаю либо много писать, а его заметки касались чрезвычайно широкого спектра вопросов. Оба видели себя фигурами, занимающими свое место на самом широком историческом полотне. Сфера их интересов включала политику, вопросы государственного управления, юриспруденцию, естествознание, культуру, науку, социальное устройство, военную стратегию, технологию, философию и историю. Их идеи были как бы вещью в себе и должны были восприниматься окружающими как таковые, поскольку они оказывали влияние на принятие решений двумя тиранами и формировали их политические предпочтения, которые, в свою очередь и в силу природы власти, влияли на самый широкий круг политиков и представителей власти, все окружение властителей. Обоих диктаторов едва ли можно назвать интеллектуалами, (для них ни один из людей не имеет большого значения, «Они совершенно бесполезны и убыточны», – заметил однажды Гитлер)12, между тем именно тот и другой определяли параметры политической дискуссии, исключая темы и подходы, которые не вызывали у них одобрения. Таким образом, оба диктатора играли центральную, а не маргинальную роль в формировании идеологии; отсюда столь важной, более того, ключевой, была роль идеологии в формировании диктатур13.

Идеи не возникают в вакууме. Ни одна из диктатур не была навязана извне, подобно чуждому порядку вещей, привнесенному неизвестно откуда. Ни та ни другая диктатура не была историческим отклонением, аберрацией, не поддающейся рациональному объяснению, хотя они часто трактуются как некие особые кратковременные периоды истории, не связанные с тем, что было до и после них.

Для того чтобы понять идеологию, политический режим и социальные амбиции, определившие облик каждой из диктатур, необходимо рассмотреть их в определенном контексте. А именно в общеевропейском, с одной стороны, и в более узком – российском и германском – с другой. Последние были продуктом политических, культурных и интеллектуальных сил, ставших единым источником для всей Европы начала двадцатого века. Кроме того, они были, и более непосредственно, продуктом конкретных обществ, чье историческое развитие сыграло столь важную роль в формировании характера и направления развития двух систем.

Общим знаменателем для двух систем стали последствия Первой мировой войны. Ни тот ни другой диктатор не смог бы достичь высшей власти, если бы две самые мощные в мире державы не испытали этого потрясения. Война нанесла колоссальную травму всему европейскому сообществу, но это потрясение было куда более глубоким и более болезненным для Германии и России по сравнению с преуспевающими и политически более стабильными странами Западной Европы и Северной Америки. Сталин был порождением большевистской революции октября семнадцатого года, за каких-то несколько лет изменившей облик монархической России; радикальный национализм Гитлера произрос из моральных и физических травм побежденной Германии, которые она претерпела после того, как рухнул старый имперский порядок. Оба государства имели много общего. Обе страны фактически потерпели поражение, так как запросили перемирия, более не имея сил продолжать войну. Это поражение в войне открыло в каждом из государств путь для изменения политического ландшафта. Россия за каких-то девять месяцев превратилась из царской империи в коммунистическую республику, Германия же меньше чем за неделю прошла путь от авторитарной империи до парламентской республики. Эти радикальные изменения спровоцировали массовое политическое насилие и экономический кризис. К 1921 году, после четырех лет гражданской войны, большевики достигли большого успеха, консолидировав контроль над бывшей империей. В отличие от нее Германия пережила два различных революционных движения, одно коммунистическое, другое националистическое; при этом второе было использовано для подавления первого, но затем было само подавлено победоносными войсками союзников, способствовавших утверждению республиканского правительства. Оба государства прошли через период гиперинфляции, полностью разрушившей национальную денежную систему и лишившей собственности тех, кто ею обладал. Уничтожив таким образом буржуазию, в Советском Союзе кризис послужил революционным целям; в Германии же гиперинфляция погубила целое поколение немецких вкладчиков, и именно их негодование стало тем порохом, который впоследствии помог взметнуть вверх гитлеровское знамя национализма14. Оба государства стали изгоями в глазах всего международного сообщества: Советский Союз потому, что был коммунистическим, а Германия – как ответственная за развязывание войны в 1914 году. Именно это чувство изолированности подтолкнуло оба государства к еще более экстремальным формам революционной политики и в конце концов установлению диктатуры.