Дмитрий Лихачев - Валерий Попов Страница 3

Корней Чуковский, вернувшись в 1915 году из Англии, стал ходить босиком, хотя и в превосходном костюме. Писатели выдумывали себе разные наряды — принято было выделяться (мода на серость и безликость наступила потом): Горький одевался по-своему, красавец Леонид Андреев по-своему, Маяковский по-своему… «Всех их можно было встретить на Большой дороге в Куоккале, они либо жили в Куоккале, либо часто приезжали…»

По той радости, даже восторженности, с какой молодой Лихачев воспринимал это, чувствуется: праздничная жизнь искусства пьянила его уже тогда.

Появлялись уже и магические «знаки судьбы», словно предсказывающие его будущее: как выяснилось, серб А. Шайкович, у которого снимали дачу, последние три года перед революцией переводил «Слово о полку Игореве» на сербский язык. Потом «Слово о полку Игореве» станет главным в жизни Лихачева, но, оказывается, «Слово» жило с ним под одной крышей еще в детстве. А он и не знал! Или что-то чувствовал, и это сказалось? Порой вещи почти неуловимые влияют удивительным образом на нашу судьбу.

Он уже чуток к словам, помнит услышанные тогда расхожие выражения: «неглиже с отвагой», «держится фертом» (буква «ферт» походила на подбоченившегося человека). Помнит любимые семейные поговорки: «Мели, Емеля, — твоя неделя»; «На тебе, боже, что нам негоже». И добавляет от себя: «Обе поговорки „успокаивали“, приглашали терпимо относиться к чужому хвастовству и показной доброте».

Такое «разборчивое» ухо и столь точная трактовка текстов говорят уже о склонности к анализу.

Но куда «потечет» жизнь? Она порой «склонности» человеческого характера грубо отвергает. Многое зависит от времени — и от школы. Школа, вообще-то, должна улавливать талант, развивать душу. Это сейчас главное — выучить ЕГЭ, а все остальное — пропади пропадом. Но тогда еще…

Первой школой, в которую осенью 1914 года отдали учиться Митю Лихачева его родители, весьма внимательные к выбору учебного заведения, была Гимназия Человеколюбивого общества, в которой одно время учился Александр Бенуа. Располагалась она на Крюковом канале, напротив знаменитой колокольни Никольского собора, в тихом, патриархальном углу старого Петербурга, называемом Коломной.

Отца к тому времени назначили заведующим электрической станцией при Главном управлении почт и телеграфов, и там же, возле Главного почтамта, на Ново-Исаакиевской улице, рядом со зданием электростанции, они получили казенную квартиру. В главном зале станции поршень толкал громадное колесо, блестевшее от масла, и их квартира, находившаяся за стеной, постоянно содрогалась. Юный Митя Лихачев любил заходить в здание электростанции и следить за слаженной работой механизмов. Дом, где жили Лихачевы тогда, — старинный, желтый, вытянутый, двухэтажный, можно и теперь отыскать на улице Якубовича — так называется теперь бывшая Ново-Исаакиевская улица, выходящая на Исаакиевскую площадь.

Крюков канал, где была школа, находился неподалеку. Это был хоть и существенный, но не главный фактор в выборе учебного заведения.

«Учиться я поступил восьми лет, — пишет в своих „Воспоминаниях“ Лихачев, — и сразу в старший приготовительный класс. Родители выбирали не школу, а классного наставника. И он в этом старшем приготовительном классе был действительно замечательным. Капитон Владимирович! Он был строг, представителен, умен и отечески добр, когда это было можно. Это был воспитатель с большой буквы. Ученики его уважали и любили».

Лихачев помнит своего воспитателя с восьмилетнего возраста! Можем ли мы с тем же уважением, если уж не с любовью, вспомнить своих учителей, — хотя бы из старших классов? Я, например, помню всех, но перечислять никого не хочу, дабы не впасть в злословие, столь неуместное в этой книге. А Дмитрий Сергеевич помнит и ценит их — начиная с первого учителя!

Но школа, как бы хороша она ни была, всегда — испытание, уход из семейной гармонии в незнакомое, пока еще равнодушное к тебе общество, и любовь и уважение, которым окружали тебя дома, здесь еще надо заслужить. Причем среди людей, которые тебе не очень-то нравятся. Что делать? Притворяться? Приспосабливаться? Лгать?

«У меня сразу пошли с ними столкновения. Я был новичок, а они уже учились второй год, и многие перешли из городского училища. Они были „опытными“ школьниками. Однажды они на меня накинулись с кулачками. Я прислонился к стене и, как мог, отбивался от них… Как я не хотел ходить в школу! По вечерам, становясь на колени, чтобы повторять за матерью слова молитв, я еще прибавлял от себя, утыкаясь в подушку: „Боженька, сделай так, чтобы я заболел!“».

Кто из нас не помнит те муки? Они не проходили бесследно. Один ломался, делался на всю жизнь жалкой личностью, Другой приспосабливался и начинал, как принято среди сильных, обижать слабых, становился самодовольным. Митя Лихачев, может быть, отчаяннее других не хотел быть ни изгоем, ни частью тупой толпы, и «Боженька» услыхал его страстные молитвы и сделал, что тот просил: Митя действительно сильно заболел, потом занимался с домашним репетитором, чтобы не отстать, и на следующий год пошел в новую школу. А другие — смирились бы. А Лихачев — нет. В детстве важен каждый шажок. Куда несут тебя ножки — вверх или вниз? Туда, куда ты хочешь, где оценят тебя — или где ждет тебя гибель? Хорошо, если ты с самого начала чувствуешь это и начинаешь понемногу «рулить». И осенью 1915 года отец определил Митю в 1-й класс знаменитого реального училища Карла Ивановича Мая, где уже учился его старший брат Михаил. Школа располагалась на 14-й линии Васильевского острова, в четырехэтажном здании весьма тогда модного стиля модерн с большими, нестандартными полукруглыми окнами, и была тогда весьма знаменита в среде передовой петроградской интеллигенции, стремящейся отдавать своих детей сюда. Девизом ее были слова великого педагога Каменского: «Сперва любить — потом учить». Школа эта называлась так: «Гимназия и реальное училище» и от привычной классической гимназии отличалась широтой взглядов, демократизмом, даруемой ученикам свободой. Это было не прихотью, а вполне осознанной политикой директора Карла Мая, желающего воспитывать у себя свободных граждан свободного общества — об этом грезила тогда передовая интеллигенция, лучшие умы. И учителя подбирались соответствующие, дающие свой предмет творчески, необычно, порой парадоксально, будившие фантазию. Из школы Мая вышло немало выдающихся людей. Среди «майских жуков», как они с гордостью называли себя, — Александр Бенуа, Николай Рерих, архитектор Фомин.

«Класс был разношерстный, — вспоминает Лихачев. — Учился и внук Мечникова, и сын банкира Рубинштейна, и сын швейцара». Увы, мы уже знаем, до чего довели эти благие порывы «к свободе, равенству и братству», но в те годы, о которых говорит Лихачев, это воспитывало благородство, терпимость, отрицание кастовости и чванства. Лихачев успел застать все благородные идеи в их лучшее время, пока они еще не опошлились, не извратились, попав в руки подлецов.

Ручной труд, столярное дело, которому в «продвинутой» гимназии Мая обучали ребят, крепко пригодились им в той суровой действительности, которая уже поджидала их.

Учителя были там замечательные, преподавали творчески, необычно, порядки царили демократические, запрещалось доносительство. Даже швейцар там был замечательный, разговаривал с учениками на самых разных языках. Лихачев пишет в своих «Воспоминаниях»: «Школа К. И. Мая наложила сильный отпечаток и на мои интересы и на мой жизненный, я бы сказал, мировоззренческий опыт».