Дж. Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски Страница 3

Соломон с Мириам в ответ воспитывали в Сонни и Дорис спокойное отношение к религиозным и национальным традициям. Они никогда не понуждали детей ходить в церковь или в синагогу, в семье отмечались как Рождество, так и Пейсах. Позже Сэлинджер наградил большинство своих героев похожим отношением к религии и национальности: ни Глассов, ни Танненбаумов нимало не смущает их полухристианское-полуеврейское происхождение, а Холден Колфилд мимоходом упоминает, что его отец «раньше… был католиком, а потом… бросил это дело».

Мириам в Сонни души не чаяла — то ли оттого, что ей тяжело далось его появление на свет, то ли потому, что сама в детстве ощущала недостаток родительской заботы. Она баловала сына и во всем ему потакала. А Соломону приходилось ломать голову: как удержать мальчика в рамках дозволенного и при этом не вызвать гнева Мириам, который бывал ужасен. По рассказам очевидцев, в случае открытых конфликтов последнее слово обычно оставалось за Мириам, а Сонни и дальше поступал так, как ему заблагорассудится.

Сэлинджер рос под сенью материнской любви, а потом до конца жизни Мириам сохранял с ней близкие отношения и даже посвятил ей роман «Над пропастью во ржи». Мать верила, что сыну уготована великая будущность — со временем и сам Сонни в это поверил. Это еще более укрепило взаимопонимание между ними. В зрелые годы Сэлинджер регулярно обменивался с матерью длинными письмами, с наслаждением пересказывал ей конфузные эпизоды из жизни своих знакомых. Во время войны Мириам вырезала из журналов статьи про кинозвезд и посылала их сыну, снабжая собственными комментариями на полях. На фронте Сэлинджер читал и перечитывал эти вырезки, мечтая о том, как вернется домой и отправится в Голливуд.

Так как мать всегда понимала Джерома и безусловно верила в его таланты, того же самого он ожидал от других — и плохо переносил, когда кто-нибудь сомневался в нем или не разделял его точки зрения. Одним из таких сомневающихся был отец Джерома. Чем выше становился его социальный статус, тем больше Соломон отождествлял себя с соседями по району, главным образом бизнесменами и биржевыми дельцами, и старался не афишировать своего еврейско-иммигрантского происхождения. В 1920 году, тогда же, когда назвался «директором сыроваренного завода», на соответствующий вопрос переписи Соломон ответил, что его родители — выходцы из России. А в 1930-м заявил переписчикам, что является оптовым торговцем сельскохозяйственными продуктами и что его мать и отец родились в Огайо.

Соломон не считал зазорным приврать ради пользы дела. В этом можно было бы усмотреть склонность к сочинительству, впоследствии унаследованную его сыном. С другой стороны, в Соломоне воплотились те самые качества, которые презирал его сын, то, в чем герои Сэлинджера видели лишь фальшь, конформизм и алчность.

Более того, Соломон, похоже, никогда не понимал сына и упорно пытался настроить его на более практический лад. Так, он в отличие от Мириам резко воспротивился детскому желанию Сэлинджера стать актером. Позже отец грубо высмеял Джерома, когда тот высказал намерение посвятить себя писательству. Неудивительно, что Сэлинджер считал отца человеком недалеким и бесчувственным, а отношения отца с сыном всегда оставались натянутыми.

Герберт Кауфман, ближайший друг юности Сэлинджера, рассказывает о стычке между Соломоном и Джеромом, случившейся на семейном ужине у Сэлинджеров. По его словам, «Сол решительно не хотел, чтобы его сын становился писателем», но при этом Кауфман считает, что и Джером частенько бывал несправедлив к отцу.

Видимо, именно по настоянию Соломона Джером каждый год проводил часть лета в детском лагере «Кэмп-Вигвам» в лесах штата Мэн. Но если он надеялся, что лагерная жизнь научит мальчика послушанию, то надежды его были напрасны. В лагере, основанном в 1910 году, в равной мере поощрялось и физическое и творческое развитие детей. Джером чувствовал себя в «Кэмп-Вигваме» как рыба в воде. Судя по лагерным «Ежегодникам», он делал успехи в спорте, активно участвовал в других мероприятиях, но больше всего его увлекал театральный кружок. В 1930 году одиннадцатилетний Джером (в лагере его называли и Сонни, и Джеромом) сыграл в нескольких постановках, в двух исполнил главную роль и удостоился звания «Любимый актер лагеря»'. Отмеченное таким образом увлечение театром осталось с ним на долгие годы. Что до физического развития, то Джером заметно выделялся на фоне сверстников. На групповой фотографии 1930 года он выше всех и изображает эдакого Тарзана в живописно порванной на груди рубахе.

Сэлинджеру нравилось в «Кэмп-Вигваме», о проведенном там времени он навсегда сохранил счастливые воспоминания. Впоследствии они подвигли его на то, чтобы укрыться от людей в похожих местах, а до того — одного за другим посылать в летние лагеря своих героев.

В 1930 году Америка задыхалась в тисках Великой депрессии. Славные времена, когда деньги в Нью-Йорке буквально валялись под ногами, закончились. На смену расцвету коммерции и оптимизму пришли хлебные очереди и безысходность. Если и раньше-то восхождение Соломона с Мириам к верхам общества казалось чем-то удивительным, то теперь оно и вовсе поражало. Вопреки нищете, в которую погрузился город, Сэлинджеры продолжали богатеть и повышать свой социальный статус. В 1932 году они последний раз в жизни переехали: переселились на другую сторону Центрального парка в фешенебельнейший Верхний Ист-Сайд. Там они обосновались в районе Карнеги-Хилл, в роскошной квартире по Парк-авеню, 1133, на углу 91-й улицы. В городе, где районы разительно отличаются один от другого, а местожительство служит важным фактором самооценки, последний адрес Сэлинджеров воплощал собой благосостояние и успех. Из окон их квартиры был виден Центральный парк, до зоопарка и музея Метрополитен им было теперь рукой подать. Сэлинджеры так гордились своим новым местом обитания, что даже заказали почтовую бумагу, на которой фамилия указана не была, зато значился адрес по Парк-авеню.

До переезда Сонни посещал государственную школу в Вест-Сайде. Но сыновья успешных предпринимателей с Парк-авеню в государственных школах не учились — их отправляли в частные учебные заведения, как правило, в престижные пансионы. Сэлинджерам не хотелось отставать от соседей, но при этом жалко было надолго расставаться с Сонни. Поэтому они остановили выбор на школе Макберни в хорошо знакомом им Вест-Сайде на 63-й Западной улице.

Макберни была, конечно, на голову выше муниципальных школ, но никак не могла тягаться с привилегированными заведениями, где учились дети новых соседей Сэлинджеров. К тому же Макберни находилась под патронажем местного отделения Ассоциации молодых христиан — выходило, что Сонни, которому как раз исполнилось тринадцать, с бар-мицвы прямиком попал в объятия к христианам.

В Макберни Сонни не оставил увлечения театром и сыграл в двух поставленных школьниками спектаклях. Он был капитаном школьной фехтовальной команды и как-то, как он сам утверждал, забыл все ее снаряжение в метро. Кроме того, он пробовал сочинять и писал для школьной газеты «Макберниец». Учеба его интересовала мало, на уроках он скучал, а все свободное время просиживал у окна, глядя на Центральный парк, либо же пропадал в расположенном поблизости от дома Музее естественной истории.