Крымская кампания 1854-1856 гг. Восточной войны 1853-1856 гг. Часть 3. Противостояние - Сергей Ченнык Страница 3

На этом месте перенесемся ряды этих уставших, теряющих веру в своих начальников, обозленных, озлобленных неудачей людей. Такими застал войска, присоединившийся к главным силам со своими орудиями, донской артиллерист, хорунжий Калинин: «Поздно ночью взвод присоединился к батарее, расположившейся биваком на p. Каче, среди массы всех родов оружия, столпившейся здесь в беспорядке. Утомление, голод и нравственное потрясение после проигранного сражения сильно повлияли на состояние духа войск». [1]

Калинин не единственный, кто заметил признаки упадка. Неизвестный офицер писал из Севастополя 1 октября 1854 г., видимо под впечатлением от неразберихи отступления: «С наступлением ночи наша армия представляла страшный хаос: никто не знает дорог, войска, пришедшие из России без проводников, столпились на Каче и не знали, куда двигаться… раненые брошены на поле …два дня до города без воды и хлеба, у кого рука висит на коже, а у кого уже черви в язвах. В госпиталях — ни корпии, ни бинтов, ни пищи. Ужасно, ужасно!».

Калинину с не меньшей горечью вторит М.М. Попов: «…не знали … и куда следовать вперед, и по какому пути следовать назад».

Какая-то ясность впервые появилась у Качи, когда, наконец-то, получили первое приказание, переданное полковником Исаковым от Меншикова запиской в Волынский полк, уходивший по Улукульской долине, пропустив вперед всю 16-ю дивизию и две батареи 14-й артиллерийской бригады. Главнокомандующий пытается возвратить командование, обуздать ситуацию, организовать действия. Он предписывает Хрущёву (Хрущову) вести свои батальоны в Севастополь и занять те позиции, с которых снялись несколькими днями ранее, отправляясь на Альму.

Аналогичные приказания тем же способом доставлялись в другие полки и артиллерийские батареи, хотя, как оказалось, до многих они не доходили, а иногда о них узнавали случайно. В этом случае командиры уточняли маршрут движения у тех, кто получил приказы (касается больше пехоты) или действовали по своим разумениям (это уже больше относится к артиллерии). В Тарутинском полку направление сообщил казак, проезжавший мимо и с трудом понятый командирами: «Какой дорогой?» — спросил майор. «Прямо вперед!» — прокричал казак, спеша повторить приказ другим частям. «Прямо вперед» перед нами были горы, утесы и поросль, с узкой тропинкой, ведшей Бог знает куда».

Генерал-майор Джордж Фокс Бургойн. В 1854 г. - главный военный инженер штаба лорда Раглана.

Вице-адмирал В.А. Корнилов.

Казанский егерский полк, или что от него осталось, даже не понял, каким путем вышел к Каче: «Ночь была темная: тучи обложили всё небо. До сумерек мы долго плутали по оврагам и долинам. Мы шли не дорогой, чтобы не тесниться всем вместе и чтобы дать время проехать повозкам и орудиям».

Сам князь со свитой двигался с отходящими войсками, мучительно пытаясь принять решение. Ему было трудно. Вариантов было много, но правильным мог быть только один, в который нужно было втиснуть две задачи: спасти армию и спасти Севастополь. Главнокомандующий еще не знал, что союзники не преследуют, продолжая оставаться на месте сражения. Наверное, именно это сослужило Меншикову добрую службу, ускорив ход мысли и развернув ее в правильном направлении.

Почему князь решил вести войска к крепости? Каждый, кто задает этот вопрос, знает, что уже через несколько дней, «оттолкнувшись» от города, армия уйдет к Бахчисараю. Так может быть, не стоило гонять солдат несколько десятков лишних верст, а сразу вести их в столицу Крымского ханства?

Уход к Севастополю был единственно разумным и легко объяснимым решением. Чтобы войска не потерялись, а это было очень даже возможным после неудачного сражения, лучше всего было их отводить по уже однажды пройденному пути, то есть на те места, откуда они к Альме выдвигались. Таким образом можно было восстановить управление армией, вновь заставить ее действовать. Так уж устроен военный механизм, что если в первые часы после поражения части не получат конкретных приказаний, то вера в командование и командиров будет потеряна, действиями станут управлять эмоции, а опасный путь к разложению будет прогрессировать, грозя превратить армию в толпу. Меншиков достаточно умен, чтобы не дать этой заразе распространиться, приобретая формы необратимых метастаз всеобщего разгрома. В конце концов, ему нужно было просто накормить армию. Сытый солдат смелее, дисциплинированнее и управляемее голодного. У последнего, если чувство голода возрастает, пробуждается чисто животный инстинкт, не разбирающий ни средств, ни приемов его утоления.

К счастью угроза разгрома при отходе отсутствовала, и войска стали организовываться сами по себе, пока на уровне отдельных частей и по воле наиболее инициативных командиров. Один из таких, полковник Хрущёв, своим Волынским пехотным полком при 16 орудиях прикрыл отступление, благодаря чему, все закончилось более-менее благополучно. Командир волынцев, своим приказом (как старший начальник в бригаде) присоединивший к себе еще и Минский пехотный полк, [2] еще и спас обозы от окончательной потери.

Какое то время оба полка отходили вместе, но вскоре выяснилось, что минцы расстреляли все патроны, толку от них немного, и их отпустили. Хрущёв по предложению бывшего с ним подполковника Исакова и после приказа князя Горчакова подтянул к себе отступавший неподалеку Бородинский егерский полк. Эти два полка, а с ними №3 и №4 батареи 14-й артиллерийской бригады составили импровизированный арьергард отходившей на юг армии (6500 чел. в 8 батальонах и 16 орудий).

В качестве кавалерии с пехотой Хрущёва оставались 4 (!) казака, оставленные Исаковым. Это не попытка съязвить, командир волынцев с долей иронии и так недоумевает, что при наличии полнокровной кавалерийской бригады: «…князь приказал генералу Халецкому прикрыть кавалерийскими аванпостами реку Качу, но утром 9-го числа мы не видали там ни одного гусара».

Генерал-адъютант Э.И. Тотлебен. В 1854 г. — подполковник