Столетняя война - Эжен Перруа Страница 3

При одном только взгляде на географические границы королевства Франции мы уже видим, что за только что миновавший век капетингская монархия достигла такого уровня могущества, который можно объяснить только беспрецедентным демографическим подъемом и экономическим процветанием. Надо добавить, что в этом восходящем движении, первые признаки которого появились в конце X и начале XI вв., участвовала вся Европа. Но во Франции это развитие происходило быстрей, было выражено ярче, чем где-либо в другом месте, и когда оно к 1300 г. доходит до своей кульминации, можно сказать, что Франция находится впереди всего остального христианского Запада, что обусловливает и делает неизбежной ее политическую и культурную гегемонию.

Это опережение развития Франции по сравнению с остальной Европой проявилось прежде всего в сфере сельского хозяйства, которое еще оставалось основой всего средневекового общества. Здесь масштабное движение по распашке целины, по освоению болотистых и лесных земель, по созданию новых сельских общин, новых городов и бастид [5] вышло на предельно возможный уровень. Оно достигло своего предела, с одной стороны, потому, что нужно было оставить какие-то лесные угодья, необходимые как источник топлива и строительных материалов, а также для питания скота, пасущегося без присмотра, и для сохранения дичи; с другой — потому, что затраты на земледелие, методы которого еще оставались примитивными, должны были окупаться. Даже при тогдашней примитивной технике уже были возделаны многие бедные земли — первые опустошения Столетней войны обратят их, и навсегда, в залежные территории и в ланды. Ничтожные урожаи, которые они давали, не могли бы накормить того, кто их обрабатывает, если бы задача состояла не в том, чтобы любой ценой дать действительно избыточному населению пищу, необходимую для выживания. Демографический подъем объясняет и почти полное исчезновение в крупных светских и церковных доменах барской запашки, обрабатываемой сервами либо поденщиками, не имеющими ни кола ни двора; все земли сеньора, кроме ланд, леса, некоторых лугов и отдельных виноградников, мало-помалу были раздроблены на долговременные крестьянские держания, с которых сеньор получал только скромную земельную ренту. Даже на землях цистерцианцев, где давно утвердилась система ферм (grange), то есть работы послушников под присмотром монаха-надзирателя (granger) [6], крестьянский хутор или крестьянское держание понемногу вытесняли монастырские угодья. Одновременное исчезновение серважа [7] в некоторых провинциях, где он преобладал, исчезновение отработок, тяготивших держателя, сделали крестьянина настоящим собственником своего держания, обремененного лишь умеренными повинностями; если в самых развитых областях, таких, как Нормандия, уже была известна краткосрочная аренда, то во всех остальных преобладало пожизненное эмфитевтическое держание за небольшой чинш, с правом передачи и наследования земли и обязанностью выполнять некоторые сеньориальные повинности, скорее стеснительные, чем тяжелые, — все это было намного легче сносить, чем налоги, которыми землю и ее владельцев облагает современное государство.

Хотелось бы привести здесь некоторые цифры, дать какую-то статистику, указать среднюю плотность населения или его общую численность в королевстве. К сожалению, это невозможно. Все догадки в сфере демографии, которые нагородили ученые, в отсутствие доказательных текстов основываются на шатких гипотезах. Тем не менее один точный документ, единственный в своем роде, позволяет нам сделать кое-какие не столь рискованные предположения как раз для того года, который мы рассматриваем. Это опись приходов и очагов по бальяжам и сенешальствам [8], которую велел составить Филипп VI сразу после восшествия на престол с чисто фискальной целью — подготовки базы обложения для покрытия расходов на набор войска, которое отправится во фландрский поход в июле 1328 г. В этой описи перечисляются приходы, оценивается число хозяйств, дворов, или очагов (feux), в каждом приходе, на которые будет наложена так называемая подымная подать (fouage). Но обследовался только королевский домен, то есть территории, которые суверен контролировал непосредственно; сюда не вошли отдельные крупные фьефы, в ту пору еще существовавшие, в которых подымная подать, вероятно, не взималась, — по крайней мере, королевскими чиновниками. Как мы увидим позже, эти крупные фьефы занимали немногим более четверти площади королевства. Таким образом, не рискуя сильно удалиться от истины, можно сделать такой вывод: в 1328 г. во Франции, где было порядка 32 тыс. приходов, в целом насчитывавших приблизительно 3300 тыс. очагов, проживало не менее 15 млн. человек. Это примечательная плотность для того времени, сравняться с которой или превышать ее могла разве что плотность населения в отдельных особо благоприятных областях Италии, в то время как Испания, Центральная Германия, Британские острова были населены гораздо реже. А поскольку, с другой стороны, огромное большинство этих людей населяло сельскую местность, неизбежен вывод, что некоторые области Франции обладали столь же, а может, и более многочисленным сельским населением, как к концу XVIII в. или при Июльской монархии [9] — в периоды демографических подъемов на селе.

Процветание деревни неразрывно связано с развитием городов, необходимых для ведения крупной торговли, масштабы которой достигли своего апогея еще к концу XIII в. По правде говоря, Франции посчастливилось как никакой другой стране: Париж был единственным крупным городом христианской Европы, который можно было назвать столицей в современном смысле слова. Подъем этого города объясняется только политическими и культурными причинами, потому что в нем не было крупной промышленности, а лишь множество ремесленных мастерских, обеспечивавших правительственные учреждения, здесь же находился двор, редко покидавший столицу или пригородные резиденции, и, наконец, университет — космополитическое сообщество студентов. Население города вместе с предместьями, вероятно, составляло около 200 тыс. человек. И этот прогресс прекратится только тогда, когда начнут сильно сказываться бедствия войны, — к концу XIV в. Не один провинциальный город из наиболее процветающих, рассчитывая, что его богатство будет постоянно расти, к этому времени обнес себя кольцом стен, которое еще веками будет для него слишком просторно, а Париж все еще теснился в поясе укреплений, хоть и обширном, но возведенном еще при Филиппе Августе [10]. Карл V сочтет нужным добавить к городу целый новый квартал к северу и востоку от старых стен, между Тамплем и укреплением Сент-Антуан, построенным им же, — квартал Маре, который сразу же и на поколения сделается излюбленным местом жительства монархов.