Самые знаменитые истории любви войны 1812 года - Евсей Гречена Страница 30

О ней имеются кое-какие отзывы, правда, не все самые лестные. Например, в одной из биографий Барклая-де-Толли утверждается, что Хелена-Августа была «маленькая и толстая, обладавшая к тому же и крутым неженским характером».

А один из современников, некто К. И. Фишер, утверждал, что она была «очень хороша собой смолоду», но он якобы «знал ее уже тогда, когда она была уродливой толщины и на беду сентиментальна, с умом ограниченным».

На самом деле у Хелены-Августы было большое слегка обрюзгшее лицо, и маленькие карие глазки лишь подчеркивали его полноту. Именно такой она предстает в словесных портретах, написанных тогда, когда ей уже перевалило за тридцать. При этом она была женщиной, как сейчас говорят, правильной. Правильной во всем, что касается вопросов семьи, быта и религии. Михаил Богданович, как известно, тоже был человеком очень правильным, но даже на него Хелена-Августа имела очень сильное влияние, и генерал, как отмечал один из его адъютантов В. И. Левенштерн, «был кроток, как ягненок, во всем, что касалось его жены».

Хелена-Августа за время своего супружества родила нескольких детей, но в живых остался лишь один сын Эрнст-Магнус, родившийся 10 июля 1798 года, которого на русский манер звали Максимом.

В доме Барклая-де-Толли воспитывались три кузины Максима — Екатерина, Анна и Кристель, а также некая Каролина фон Fельфрейх. Родители трех первых воспитанниц были родственниками Барклаев и фон Смиттенов, и, таким образом, Михаил Богданович как бы платил за то добро, каким был окружен в юности, воспитываясь в Санкт_ Петербурге в доме родственников матери Вермеленов [12].

//__ * * * __//

После отъезда Михаила Богдановича в армию они с Хеленой-Августой виделись не часто. Барклай-де-Толли воевал, а она ждала его. Встречались они только во время его кратковременных отпусков, но бывали и встречи незапланированные. Например, в 1807 году Михаил Богданович получил тяжелое ранение в знаменитом сражении при Прейсиш_ Эйлау.

Д. В. Давыдов, участвовавший в этом сражении, пишет: «Несмотря на все наши усилия удержать место боя, арьергард оттеснен был к городу, занятому войсками Барклая, и ружейный огонь из передних домов и заборов побежал по всему его протяжению нам на подмогу, но тщетно! Неприятель, усиля решительный натиск свой свежими громадами войск, вломился внутрь Эйлау. Сверкнули выстрелы его из-за углов, из окон и с крыш домов, пули посыпались градом, и ядра занизали стеснившуюся в улицах пехоту нашу, еще раз ощетинившуюся штыками. Эйлау более и более наполнялся неприятелем. Приходилось уступить ему эти каменные дефилеи, столько для нас необходимые. Уже Барклай пал, жестоко раненный, множество штаб- и обер-офицеров подверглись той же участи или были убиты, и улицы завалились мертвыми телами нашей пехоты. Багратион, которого неприятель теснил так упорно, так неотступно, числом столь несоизмеримым с его силами, начал оставлять Эйлау шаг за шагом. При выходе из города к стороне позиции он встретил главнокомандующего, который, подкрепя его полною пехотною дивизиею, приказал ему снова овладеть городом во что бы то ни стало».

Лишь наступившая ночь прекратила кровопролитие, и потери с обеих сторон были огромны. Барклай-де-Толли был ранен осколком в правую руку, что вызвало множественный перелом кости.

Михаилу Богдановичу повезло — его, находившегося в беспамятстве, подобрал и вывез из пекла сражения унтер-офицер Изюмского гусарского полка Дудников. А после этого его перевезли в Мемель (ныне это литовский город Клайпеда).

О том, что произошло дальше, читаем у А. И. Михайловского-Данилевского: «При конце боя Барклай-де-Толли был ранен пулей в правую руку с переломом кости. Рана сия положила основание изумительно быстрому его возвышению. Отправясь для излечения в Петербург, Барклай-де-Толли был удостоен посещений императора Александра и продолжительных с ним разговоров о военных действиях и состоянии армии. Во время сих бесед Барклай-де-Толли снискал полную доверенность монарха: был под Эйлау генерал-майором, через два года он является генералом от инфантерии и главнокомандующим в Финляндии, через три — военным министром, а через пять лет — представителем одной из армий, назначенных отражать нашествие Наполеона на Россию».

На самом деле все было не совсем так. Сначала в Мемель приехали жена Михаила Богдановича с сыном и воспитанницей и его личный доктор М. А. Баталин. Последний осмотрел рану и констатировал печальный факт — она очень тяжелая. Собрать обломки раздробленных костей он не смог и предложил уповать на лекарства и компрессы, которые должна была день и ночь менять заботливая Хелена-Августа.

И она, не задавая лишних вопросов, принялась за работу, но рука очень сильно болела, однако «ампутировать ее Барклай не разрешал, надеясь на то, что организм возьмет свое, и он выздоровеет».

«По счастью, император Александр, заехавший по необходимости в Мемель, послал к раненому своего лейб-медика Джеймса Виллие. Опытный англичанин вынул из раны тридцать две мелкие косточки. Во время тяжелейшей и весьма болезненной операции Михаил Богданович вел себя мужественно и не проронил ни звука».

Во время операции доктору Виллие, как могли, помогали Хелена-Августа и их воспитанница Лина фон Гельфрейх. Они подносили кувшины с теплой водой, чистые полотенца и вообще, с трудом скрывая ужас, делали все, что просил англичанин.

После операции к Барклаю-де-Толли явился Александр I, то есть произошло это не в Санкт-Петербурге, а непосредственно в Мемеле. Ранее, кстати, генерал всего дважды видел императора, но никогда не разговаривал с ним.

Доктор М. А. Баталин в своем письме А. В. Висковатову потом отписывал эту сцену так: «Барклай-де-Толли, сидя за столом, читал книгу. <.> Сын его и я, также занятые чтением, увидели, что в дверь вошел его императорское величество государь император Александр Павлович. Генерал, увидя его, желал встать, но не мог, и государь, подойдя к нему и положа руку на голову, приказал не беспокоиться и спросил, кто с ним находится, на что генерал отвечал, что сын его и полковой медик; потом спросил, как он чувствует себя после операции, и требовал объяснения бывшего Прейсиш-Эйлауского сражения, чему генерал сделал подробное объяснение. По окончании сего государь изволил спросить, не имеет ли он в чем нужды, на что он донес, что не имеет, а так как объявлен ему в тот день чин генерал-лейтенанта, по сему он обязан еще сие заслуживать.

Во все время бытности государя супруга генерала была в нише, задернутом пологом, и слышала все происходившее, и, когда государь изволил выйти, она тотчас встала с кровати и, подойдя к генералу, с упреком ему выговаривала, что он скрыл от государя свое недостаточное состояние, и генерал, желая остановить неприятный ему разговор, сказал, что для него сноснее перенести все лишения, нежели подать повод к заключению, что он недостаточно награжден государем и расположен к интересу. После сего, недели через четыре, можно бы было, по мнению моему, сделать переезд в Лифляндскую его деревню, но, не имея чем расплатиться с хозяином дома за квартиру и содержание, ожидал присылки денег от двоюродного брата своего рижского бургомистра Барклая-де-Толли и, получа оные, весной отправился в Ригу, откуда в имение свое Бекгоф, где и находился до выздоровления».